Костяные часы - Дэвид Митчелл (2014)

Итак, галлюцинация. «Я не чувствую себя психом» – неубедительный довод, хотя психом я себя действительно не чувствую. Если у меня один раз возникла столь реалистичная галлюцинация, значит должны возникать и другие? Но мне же не мерещится, что в электрических лампочках Стинг распевает «Englishman in New York»?[30]

Розыгрыш. Почему выбрали именно меня? Возможно, у Маркуса Анидра есть враги, особенно если его авантюры вскрылись. Но глупо устраивать дурацкий розыгрыш, чтобы свести меня с ума; гораздо проще избить до потери сознания.

Кочующий разум. Вполне правдоподобное допущение для фантастического романа. А здесь, в реальном мире, душа не покидает своего тела. Все сверхъестественное – обман и мистификация.

Из крана в ванну капает вода – кап-кап-кап. Ладони и пальцы у меня розовые, сморщенные. Наверху кто-то глухо топочет.

Итак, что же все-таки делать с Иммакюле Константен, с йети и со странной хренью? Единственный возможный ответ: «Покамест ничего». Может быть, продолжение ждет меня сегодня ночью, или в Лондоне, или в Кембридже. Или, что тоже вполне возможно, вся эта история окажется просто неким сюжетным ответвлением моей жизни, к которому я больше никогда не вернусь.

– Хьюго, ты как там? – Олли Куинн робко стучит в дверь ванной. – Ты еще жив?

– Пока вроде бы да! – отвечаю я, перекрикивая Курта Кобейна.

– Руфус говорит, что нам пора в «Ле Крок», пока там все не забили под завязку.

– Идите уже, займете столик. Я к вам присоединюсь чуть позже.

«Ле Крок», именуемый завсегдатаями «Шлаком», – барсучья нора в переулке недалеко от треугольной центральной площади Сент-Аньес, с трех сторон окруженной горами. Гюнтер, владелец заведения, шутливо отдает мне честь и указывает на так называемое Орлиное Гнездо – крошечную антресоль, где обосновались мои приятели-ричмондцы. Вечер в разгаре, посетителей полно, и нанятые Гюнтером saisonnières[31] – темноволосая худышка, вся в черном, как Гамлет, и фигуристая блондинка в оборках и рюшах – бойко принимают заказы. В семидесятые годы Гюнтер попал на двести девяносто восьмое место в рейтинге лучших теннисистов мира (правда, продержался всего неделю), что подтверждает газетная вырезка в рамке на стене. Теперь он снабжает кокаином богатенький евротреш, в том числе и старшего отпрыска лорда Четвинд-Питта. Крашенная перекисью энди-уорхоловская шевелюра Гюнтера – бессмысленное жертвоприношение на алтарь моды, но пятидесятилетний наркодилер швейцарско-немецкого происхождения не желает прислушиваться к советам какого-то англичанина. Я заказываю глинтвейн и сквозь купу семифутовых голландцев пробираюсь в Орлиное Гнездо. Четвинд-Питт, Куинн и Фицсиммонс уже поели – Гюнтерово daube, то есть жаркое из говядины, и яблочный пирог с коричным соусом – и теперь принялись за коктейли, за которые сегодня плачу я, проигравший гонку Четвинд-Питту. Олли Куинн сидит осоловелый, с остекленелым взором и мрачно повторяет:

– Ничего не понимаю.

Этот сопляк совсем не умеет пить.

– Чего ты не понимаешь? – спрашиваю я, снимая шарф.

Фицсиммонс одними губами произносит:

– Несс.

Я складываю шарф в удавку, но Куинн этого не замечает.

– Мы же с ней обо всем договорились! Что я отвезу ее в Гринвич, что она познакомит меня с родителями, что мы встретимся на Рождество, сходим на распродажу в «Хэрродс» и на каток в Гайд-парке… Мы обо всем договорились. И вдруг в субботу после того, как я отвез Чизмена в больницу, где ему накладывали его дурацкие швы, она мне звонит и заявляет: «Все кончено, Олли». – Куинн судорожно сглатывает. – А я типа… что? А она вся такая: «Ах, дело не в тебе, это я виновата!» И объясняет, что ее терзают сомнения, что она будто связана по рукам и ногам, а еще…

– А вот я знаю одну португальскую шлюшку, которой очень нравится, когда ее связывают по рукам и ногам. Могу познакомить, – предлагает Четвинд-Питт.