Убийства на Чарлз-стрит. Кому помешал Сэмпсон Уорренби? - Джорджетт Хейер (1951, 1953)

– Раз он так говорит, значит, мне предстоит допросить всего шестерых, не считая слуг, – мрачно отозвался старший инспектор. – А молодого Баттеруика он мог бы уже сейчас отправить домой, на боковую. Похоже, мне следует поторопиться, иначе он навлечет на нас неприятности, цепляясь к невиновным. Приставьте ко мне Сэнди Гранта, хорошо, Боб? Мы с ним недурно сработались, надо только привыкнуть к его дурацкой привычке никогда прямо не отвечать «да» или «нет». По мне, лучше такой помощник – или вообще никакого.

– Я отправлю его туда. Его и сержанта Снеттисхэма.

– Прекрасно! Только не стаскивайте Снеттисхэма с постели в такой час: он женат, к тому же пока он мне не нужен. Главное, я уважаю других людей, даже если некоторые этого уважения лишены.

– Будет вам! Сейчас пришлю за вами машину.

– Вы меня балуете. – И Хемингуэй повесил трубку.

Около двух часов ночи полицейская машина затормозила позади двух других. Там же, перед домом миссис Хаддингтон на Чарлз-стрит, стоял зловещий фургон «Скорой помощи». Старший инспектор Хемингуэй и жилистый рыжий инспектор Грант из Управления уголовных расследований вышли из автомобиля. Констебль пропустил их в дом, отдав честь и доложив, что в гостиной их ожидает инспектор Першор. Тот шагнул им навстречу. Это был крупный детина с каменным лицом, полный самомнения, – черта, раздражавшая старшего инспектора. Он чрезвычайно серьезно относился к себе и к своим обязанностям. На неприязнь Хемингуэя открыто отвечал тем же. Чем выше поднимался в управлении Хемингуэй и чем более важные дела ему поручали, тем меньше понимал инспектор Першор логику этого продвижения. Он был не в состоянии поверить, что такой неисправимо легкомысленный следователь, как старший инспектор, может успешно работать. Нередко высказывал несогласие с решениями начальства относительно старшего инспектора и был бы изумлен, если бы узнал о словах, произнесенных однажды заместителем комиссара полиции: «Поручите это Хемингуэю! Он станет пугать своей отставкой, зато наверняка добьется успеха».

– Добрый вечер, старший инспектор, – произнес Першор. – Суперинтендант Хинкли уведомил меня, что направляет вас на место преступления. Полагаю…

– Не подражайте газетным репортерам! – перебил его Хемингуэй. – Он сказал, что пришлет меня, и точка: никто никогда не слышал от него таких напыщенных речей за пределами свидетельской трибуны. – Он положил шляпу на столик под зеркалом в позолоченной раме и снял пальто. Окинув зорким взглядом комнату в зеленовато-желтых тонах, удовлетворенно кивнул: – Очень стильно! Куда пойти, чтобы нам не мешали?

– Я обосновался в гостиной, старший инспектор. Персонал еще не убрал прохладительные напитки, оставшиеся от собравшегося здесь раньше общества…

– Правильный выбор! – одобрил Хемингуэй, входя в столовую и грея руки у электрического радиатора. – Наверное, надо освежиться. Так что стряслось, Першор?

Инспектор торжественно откашлялся, открыл свой толстый блокнот и начал:

– Я назвал бы это дело ясным. На первый взгляд может показаться, что при сложившихся обстоятельствах подобного преступления не могло произойти, но по результатам допроса нескольких человек, находившихся в доме, я пришел к заключению, что в деле нас не ждет много трудностей…

– Снимите зал и выступите с серией лекций о работе полиции, – усмехнулся Хемингуэй. – Вы заработаете кучу денег: люди готовы платить за любые россказни. Я бы не слушал, конечно, и даже наше Управление не станет ждать, что я буду платить за то, что мне навязывают. В общем, перестаньте раздражать меня и расскажите, что тут произошло.

Инспектор сердито взглянул на него, но требования субординации не позволили возмутиться. Он продолжил деревянным голосом: