Вечная жизнь - Фредерик Бегбедер (2018)

Отдел медицинской генетики медицинского факультета Университета Женевы «дислоцировался» на десятом этаже. Профессор Антонаракис, одетый в поло бутылочно-зеленого цвета, напоминал не доктора Фауста, а помесь Коэльо с Хопкинсом. Такой же доброжелательный, как Пауло, и магнетически обаятельный, как Энтони. Президент Human Genome organization (HUGO) оглаживал седую бородку и протирал очки в металлической оправе, на манер витающего в облаках профессора Турнесоля[41], и рассказывал, как человечество будет мутировать, радуясь и веселясь. Роми сразу влюбилась в этот его облик new age[42]: теплый взгляд, дружелюбная улыбка, счастливое будущее. В кабинете профессора царил неописуемый беспорядок, настоящий хаос алхимика-биотехнолога, но хаос организованный. На козлах стояла гигантская пластиковая модель ДНК. Я читал название книг на полках: «История генетики» – том 1, том 2, том 3, том 4, том 5… Новизна геномных открытий успела стать историей для этого специалиста международного масштаба. Компьютер превратился в цветочный горшок. Постатомный флорист «посадил» в него стальные штыри с капсулами Nespresso на концах. Да уж, такой букет никогда не завянет…

– Мы очень вам благодарны за то, что уделили нам толику вашего бесценного времени, профессор.

– У нас впереди вечность…

Глаза у Антонаракиса были голубые, как горные ледники или небо над Швейцарией.

– Можете объяснить моей дочери, что такое ДНК?

– Мы рождаемся с индивидуальным геномом – все, без исключения. Это гигантский текст на три миллиарда «букв», помноженный на два (ваш отец, ваша мать). Все мы уникальны, потому что наш геном уникален, у всех, кроме монозиготных близнецов. Позже добавляются соматические мутации, связанные с внешним воздействием: солнце, пища, лекарства, загрязнение воздуха, гигиена жизни и т. д. Последствия влияния внешних факторов изучает эпигенетика[43]. Старение тоже персональный фенотип, некоторые стареют быстрее других.

Профессор говорил на прекрасном французском с теплым греческим акцентом. Нам будет уютно в постчеловеческом мире, населенном клонами доктора Антонаракиса.

– Клетка бессмертна, – продолжил он. – Первые люди появились в Марокко 300 000 лет назад. До них существовал другой вид, а до него – еще один. А их most common ancestor – общим предком – была клетка. Она есть во мне и в вас обоих. Я передаю ее новому поколению со спермой, а вы, мадемуазель, сделаете это однажды через яйцеклетку.

Мне показалось, что Роми еще мала для курса репродукции человека, и я в спешном порядке сменил тему:

– Значит, во всех нас есть частица бессмертия?

– Конечно! Нельзя создать новую клетку, но можно перепрограммировать существующие, ввести в них новые гены и стереть некоторые старые, чтобы изменить судьбу. Сегодня нам не под силу изготовить новую бактерию, хотя не исключено, что через два-три года мы это сумеем.

– Расскажите о секвенировании[44].

– Сегодня это очень легко. Берут два миллилитра вашей слюны и выделяют ДНК. Когда я начинал тридцать лет назад, все делалось вручную, теперь можно за неделю увидеть все ваши три миллиарда «букв» и благодаря компьютерному обеспечению сравнить их с референтным образцом, окончательно выделенным в 2003 году. Работа над международным проектом, в котором я имел счастье участвовать, началась в 1990 году. Назывался он Human Genome Project. База данных доступна для всего мира.

– Референтная ДНК принадлежит американцу Крейгу Вентеру?[45]

– Он работал параллельно с нами. В США стал первым вместе с еще несколькими людьми, в том числе нобелевским лауреатом по медицине 1978 года Гамильтоном Смитом. Это условность, и это не значит, что ДНК Крейга обязательно и безусловно нормативна, просто ее секвенировали первой и с тех пор изучают вариации, сравнивая с ней.

– Папа, можно мне на улицу?

Мы с профессором переглянулись. Очевидно, что качели в саду показались моей девочке занимательнее лекции по генетике.