Ее величество кошка - Бернар Вербер (2019)

– Собор чуть не сгорел дотла в апреле 2019 года, но, как видишь, восстановлен. Великий Крах привел к гибели стольких архитектурных памятников, и теперь этот собор – один из немногих, которые пощадила катастрофа. Можно подумать, пожар 2019 года сделал его неуязвимым.

Мы входим в большую дверь, и я вижу витражи, сквозь которые внутрь льются солнечные лучи.

– Он вообще для чего, собор? – интересуюсь я.

– Люди приходят сюда молиться.

– Молиться? Я запамятовала, что это значит.

– Это связано с религией. Они обращаются с просьбами к своему Богу.

– С какими, например?

– С любыми: они просят женской любви, успешной сдачи экзамена, легкого получения водительских прав, крепкого здоровья. Еще можно просить детей, выигрыша в лотерее, богатства, гибели недругов, победы над конкурентами.

– И что, работает?

– Иногда да, иногда нет. Но они часто воображают, что все зависит от их молитвы и от отношений с Богом.

Пифагор ведет меня вверх по лестнице, к органу, и нажимает на клавишу. Собор наполняется мощным звуком.

– На счастье, орган питается электрическим током, – объясняет Пифагор. – Электричество поступает бесперебойно.

– Почему, по-твоему, оно продолжает поступать?

– Атомными электростанциями управляют компьютеры, им люди ни к чему. Поэтому в городе еще есть свет.

Я нажимаю лапой на другую клавишу органа, и раздается звук, от которого по моей шерсти бегут волны. Мой сиамский партнер трогает следующую клавишу. Каждый жмет на свою, и звучит то, чему Пифагор спешит дать название «Первая кошачья симфония».

Весь собор вибрирует от извлекаемых нами из органа звуков. Я прыгаю с клавиши на клавишу, меняя звучание. Мы долго играем на органе, потом Пифагор ведет меня в комнату с большой красной кнопкой и предупреждает:

– Если случится беда, надо нажать на эту кнопку, тогда зазвонят колокола собора.

Не объясняя, что все это значит, Пифагор манит меня за собой. Мы лезем на башню, где он показывает мне крупные предметы, напоминающие по форме груши.

– Так можно поднять тревогу, звуки будут разноситься очень далеко. Поднимется оглушительный шум.

– Даже громче, чем мой визг?

Мы поднимаемся по узкой лестнице на северную башню собора. Обожаю высокие точки обзора! Мы выбираем в качестве наблюдательного пункта край скульптуры, названной Пифагором горгульей: это каменный зверь, собака с жабьей головой, корчащая рожу и высовывающая язык.

Отсюда хорошо следить за происходящим вне нашего острова. Зрелище ужасающее. Париж стал совсем другим. Самые высокие здания рухнули, остальные зарастают кустарником.

Тут и там в небо поднимаются столбы черного дыма: это значит, что выжившие люди разогревают себе еду. Порой появляются крадущиеся фигуры, одни прячутся за углами, другие роются в кучах отбросов.

То и дело издали доносятся чьи-то крики.

И только наш остров, где уже прибралась человечья молодежь, кажется чистым и безопасным местом.

– У меня впечатление, что я, наконец, нахожусь именно в том месте, где мне следует быть, – говорю я своему сиамскому партнеру.

– Люди называют это раем. Это слово персидского происхождения, первоначально так называли обнесенный стеной сад.

Я запомнила историю царя Камбиса, завоевавшего Египет и перебившего тамошних кошек, поэтому персы не вызывают у меня доверия. Но само понятие рая мне по душе.

До нашего слуха доносится вопль, определенно исторгнутый человеческой глоткой. Больше, чем когда-либо, я радуюсь, что я – кошка.

– Здесь мы сможем отстроить новый мир. Будущее принадлежит нам, – говорю я.

– То же самое думают, наверное, и крысы.

– Крысы не выдвигают никаких созидательных проектов развития мира. Для них главное – собственное выживание и захват новых территорий.

– Кто их знает… Их очень много, не может быть, что они все заблуждаются. Вдруг у них все же есть свой тайный проект…

– Откуда такие мысли?