Бугенвиллея цвета фуксии - Надежда Духовная (2019)

Славику тогда очень симпатичной казалась эта фотография: солнце заливало их сверху, Маша была в короткой юбке и белой майке, открывающей живот. Маша и теперь была всё та же, а вот себя он не узнал. Он разглядывал своё лицо, как лицо человека, которого видел впервые. Вроде бы он продолжал смеяться, как и раньше, но глаза были какие-то настороженные. И он вспомнил, что именно тогда начал улавливать намёки Маши, вскользь сказанные о том, что скоро они будут жить вместе.

Например, мама говорила, что давно надо отдать кому-то лишний утюг, который кто-то подарил, а они им не пользуются. А Маша отвечала, что скоро, когда она будет жить отдельно, он ей и пригодится.

Или вдруг громко начинала обсуждать по телефону с подругой, через какое время та переехала к своему парню после знакомства.

– А что мы делаем завтра? – поинтересовалась вдруг Маша, вернув его из воспоминаний прошлогодней давности в комнату с приглушённым светом.

Славику никогда не нравился этот свет. Всё неестественно искажалось при этом свете – и цвета и формы предметов вокруг.

– Я думал, что завтра ты занята, – ответил Славик.

– Вообще-то да. Хорошо, тогда посмотрим, как пойдёт дело. Если Лёня быстро уложится, вечером я свободна!

Лёней звали высокого лысого фотографа в Машиной студии.

– Тебя подвезти обратно?

– Да нет, я, пожалуй, пройдусь. Пока!

И он покинул её большую комфортабельную квартиру, "первую жертву дизайна", как назвал её папа. Родители Славика были там всего один раз, когда приходили знакомиться с родителями Маши.

Вера Борисовна и Алексей Викторович были тихие спокойные люди. Они работали в каком-то министерстве. Славикина мама очень им симпатизировала. Тем более был заметен их контраст с Машей. Она была порывиста, нетерпелива. Родители Маши принимали это за проявление её творческой натуры. Ещё только поступив в колледж на отделение дизайна, Маша заново переделала свою комнату. А после добралась и до остальных комнат в квартире.

Ей были свойственны смелые современные решения. То она подвешивала к потолку резинового птеродактиля и уверяла, что именно своей "резиновостью" он и хорош – пластик не выглядел бы так натурально. То насаживала металлический бамбук вдоль просторных, от пола до потолка окон гостиной, уверяя, что это "вносит в дом элемент природы". Ни птеродактиль, ни бамбук не казались Славику натуральными. Включая свет, он каждый раз вздрагивал, снова обнаруживая под потолком это чудище, видимо, подсознательно ожидая, что когда-нибудь его оттуда же снимут! На острый бамбук он натыкался, задёргивая портьеры, когда они садились смотреть фильм, и нужно было, чтобы в комнате было темно.

В общем, с Машей было нескучно. Но в последнее время Славик стал ловить себя на мысли, что эта экстравагантность начинает ему надоедать. Он как будто смотрел на себя со стороны и не узнавал себя. За период встреч с Машей он понял, как важно понимать, кем ты становишься в новых отношениях, нравишься ли ты самому себе в них.

Например, он точно знал себя рядом с Таней. Рядом с ней ему было хорошо. Он чувствовал себя то заботливым другом, то тайным поклонником. Эти два амплуа успешно совмещались в нём. Одно из них он носил свободно, снаружи, другое было запрятано внутри за, казалось бы, ничего не значащими фразами, когда он просто интересовался, как дела.

Подходя к дому, Славик с облегчением увидел в своей комнате свет. Значит, Таня ещё не спит, и с ней можно поговорить, объяснить ей всё.

Таня и правда не спала. Сидя на его кровати, она читала книжку. Это была такая мирная картина – Таня в его комнате с книжкой, – что Славик остановился на пороге и забыл всё, что собирался ей сказать. Таня тоже молчала. Наконец, он собрался с духом и извинился за то, что не предупредил её о Маше.