Тайпан - Джеймс Клавелл (1981)

Шесть лет назад Робб начал напиваться до бесчувствия, до белой горячки. Годом раньше Сара приехала в Макао из Шотландии и привезла с собой детей. Некоторое время все шло прекрасно, но потом она узнала о китайской любовнице Робба Мин Су, с которой он жил уже много лет, и об их дочери. Струан помнил ярость Сары и боль в глазах Робба, и ему было жаль обоих. Им давно следовало бы развестись, подумал он, проклиная закон, согласно которому развод можно было получить только актом парламента. В конце концов Сара согласилась простить Робба, но только при условии, что он Богом поклянется немедленно избавиться от любовницы, которую обожал, и их дочери. Ненавидя себя, Робб дал согласие. Он тайком передал Мин Су четыре тысячи серебряных таэлей, и она с дочерью уехала из Макао. Он больше никогда не видел их и не слышал о них. Но Сара, хотя и смягчилась, так и не смогла забыть прекрасной молодой женщины и ее ребенка и продолжала сыпать соль на незаживающую рану. Робб начал пить. Вскоре алкоголь завладел им целиком, и он не трезвел месяцами кряду. Затем как-то раз он исчез. После долгих поисков Струан отыскал его в одном из вонючих винных погребов Макао, притащил домой, привел в чувство. Потом вложил ему в руку пистолет:

– Застрелись сейчас же или поклянись Всевышним, что больше не притронешься к спиртному. Это яд для тебя, Робб. Ты беспробудно пьешь уже почти целый год. Подумай о детях. Несчастные ребятишки боятся тебя как огня, да и как им тебя не бояться. А я… я устал вытаскивать тебя из сточных канав. Посмотри, во что ты превратился, Робб! Ну, давай, посмотри!

Струан заставил его взглянуть на себя в зеркало. Робб дал клятву, и после этого Струан отправил его на месяц в море, распорядившись, чтобы ему не давали ни капли спиртного. Робб тогда чуть не умер. Прошло время, он опять стал самим собой, поблагодарил брата, вернулся к Саре и попытался помириться с ней. Но мира между ними быть уже не могло – как и любви. Бедный Робб, думал Струан. И бедная Сара. Ужасно, когда муж и жена живут вот так…

– Какого дьявола, зачем Робби понадобилось это делать?

– Думаю, он хотел предотвратить ссору, – сказал Купер. – Я уже начинал злиться. Мне очень жаль.

– Не извиняйтесь, Джефф. Это все моя вина. Ну, – добавил Струан, – пусть мужество Робби не пропадет даром, а? Его тост?

Они молча выпили. Бражничающие торговцы и матросы разбрелись по всему берегу.

– Эй, тайпан! И ты, чертов колонист! Идите-ка сюда! – Это был Квэнс, сидевший рядом с флагштоком. Он помахал им и прокричал вновь: – Черт возьми, вы идете или нет? – Старик взял понюшку табаку, чихнул два раза и неторопливо обмахнул грудь платком с французскими кружевами. – Ради Бога, сэр, – обратился он к Струану, глядя на него поверх очков без оправы, – как, дьявол меня забери, может человек работать в таком бедламе?! Это все вы и ваши проклятые бутылки!

– Вы попробовали бренди, мистер Квэнс?

– Напиток безупречен, мой дорогой друг. Как грудки мисс Тиллман. – Он снял картину с мольберта и поднял ее над головой. – Ну, что вы думаете?

– О Шевон Тиллман?

– О картине! Клянусь всеми пузырями бурды из молока с пивом, как вы можете помышлять о заде записной красотки, когда перед вами шедевр? – Квэнс взял еще понюшку, поперхнулся, хлебнул «Наполеона» из оловянной кружки и чихнул.

На картине акварелью была запечатлена сегодняшняя церемония. Тонко. Верно. И чуть-чуть сверх того. Без труда можно было разглядеть Брока и Маусса, Глессинг тоже был там с постановлением в руках.

– Что ж, картина хороша, мистер Квэнс, – похвалил Струан.

– Пятьдесят гиней.

– Я купил у вас одну на прошлой неделе.

– Двадцать гиней.

– Не пойдет.

– Пятьдесят гиней, и я напишу вас зачитывающим постановление.

– Нет.

– Мистер Купер. Шедевр. За двадцать гиней.

– Не считая тайпана и Робба, у меня самая большая коллекция Квэнса на всем Дальнем Востоке.