Чаролом - Чарлтон Блейк (2016)

Никодимус не мог понять, где он и что с ним. Мужчина напротив был им самим: длинные вороные волосы, оливковая кожа, грудь и руки, покрытые индиговыми татуировками, одет в такой же белый лангот. От Никодимуса его отличала только бледная серебристая аура.

Когда иксонские божества разжигали свои ауры, их нельзя было ни притушить, ни изменить; этому препятствовала сама структура богозаклинания. Ауру разжигали не все боги. Но если уж они на это решались, она однозначно указывала на их божественную суть. Очень полезно на архипелаге, кишащем божками и самозванцами. Аура обычно сияла соразмерно силе божества. Судя по тусклому свету от никодимусова двойника, этот божок был на грани распада.

Может, Никодимус ещё не проснулся? Ему снился кошмар… Но что именно? Тесная тюрьма, слепящий свет. Младенец с лицом взрослой женщины, цепи, вода, подбирающаяся к коленям. У него выпал зуб. И… и… было ещё что-то, пугающее и сладостное, с привкусом неумолимости. Никодимус ушёл в воспоминания…

– Ты не сможешь, – произнёс низкий голос, его собственный голос. – Тебе снилась смерть. Дальше тебе не проникнуть.

– Что-что? – хрипло спросил Никодимус.

– Ты не сможешь вспомнить свой сон, – пояснил двойник.

Жужжание насекомых сделалось громче, отчётливее. Вот завела свою скрипучую песенку лягушка.

– Сны погружают нас в сонную амнезию, заставляющую забывать самих себя и наш мир, – рассеянно и монотонно зашептал двойник. – Они снимают нас с якоря, и мы уплываем прочь, навстречу чудесам, навстречу ужасам. Когда мы просыпаемся, амнезия истаивает, забирая сон с собой. И мы забываем его, точно так же, как перед тем забывали себя. Можно броситься вдогонку, пытаясь поймать свой сон, но тот безбрежен и текуч. На нашу долю остаются лишь крохи, подобные ракушкам и колючим морским созданиям, остающимся на берегу после отлива. Но нам не ускользнуть ото сна. Безбрежному океану не уместиться в морском ложе. Мы просыпаемся самими собой в сухом доке, привязанные к конечному миру.

Никодимус сел, чувствуя себя пьяным.

– Это уже случалось прежде, – продолжил двойник. – Мы расщепляемся во сне, но потом ты всё забываешь.

Никодимусу оставалось только глупо моргать.

– Здесь, – двойник положил ладонь на его плечо.

Прикосновение, лёгкое точно зола, вызвало вспышку воспоминаний. И Никодимус попытался постичь себя.

Кажется, он… незаконнорождённое дитя мелкого остроземского аристократа. Его способность к чарословию была похищена демоном Тайфоном и помещена в Изумруд Арахеста… Нет-нет…

Он – юный ученик волшебника в Звёздной академии, страдающий недугом, именуемым какографией, и портящий каждое заклинание, которого касается. Ещё там было чудовище, убивающее мальчиков, поражённых подобной же болезнью. А может, он был Альционом, героем пророчества, призванным отразить Разобщение. И… Нет, это всё в невозвратном прошлом.

Наверное, он – беглый чарослов, скрывающийся в Авиле и с помощью накожной магии ведущий партизанскую войну с демоном Тайфоном. И, скорее всего, не он, а его сводная сестра, Вивиан, является Альционом. А он же – Буревестник, сторонник демонов. Но… теперь-то он куда старше. Теперь уже никому не известно, кто из них Альцион, Никодимус или Вивиан. По крайней мере, доподлинно…

И тут Никодимус вспомнил, что ему за шестьдесят – средний возраст для чарослова. Его жену зовут Франческой, а дочь – Леандрой.

Тридцать лет назад он с Франческой одолел Тайфона, но дракон, Саванный Скиталец, успел перебраться за океан. Они ждали начала войны Разобщения, но десятилетие шло за десятилетием, а демоны так и не объявились. Интересно, почему?