Капитан Темпеста - Эмилио Сальгари (1910)

– Это негодяй и изменник! – с негодованием вскричал Перпиньяно. – Пошел в ряды врагов своих братьев по религии и оружию!

– Да, как только он встанет на ноги, его сделают капитаном турецкой армии, – подтвердил Эль-Кадур. – Один из пашей уже обещал ему это.

Капитан Темпеста тихо проговорил, как бы про себя:

– Этот человек должен смертельно ненавидеть меня. Хотя я и не сделал ему никакого зла, но он…

– Что же вы не договариваете, капитан Темпеста? – спросил Перпиньяно, видя, что тот вдруг замялся.

Вместо того чтоб ответить своему лейтенанту, капитан Темпеста вдруг спросил араба:

– А других, более отрадных новостей у тебя разве нет?

– Нет, падрон, – уныло отвечал Эль-Кадур. – Не было никакой возможности добиться, где держат в плену синьора Ле-Гюсьера. Мне очень совестно, что я дал тебе слово и не сдержал его. Но видит Аллах, как я старался! Потому так долго и пропадал: не хотелось ни с чем вернуться…

– Я верю тебе, Эль-Кадур… Но удивляюсь, как это никто не мог дать тебе никаких сведений насчет местопребывания виконта. Не может же быть, чтобы это не было известно кому-нибудь в стане? О, Боже мой, должно быть, его убили, потому и молчат! – с глубоким вздохом проговорил капитан Темпеста.

– Нет, падрон, он жив – это я узнал наверное, – успокоил его араб. – Мне думается, что его содержат в какой-нибудь из береговых крепостей и уговаривают принять мусульманство. Если бы они его убили, то слух об этом должен был бы дойти сюда и помимо меня, потому что тогда весь их стан говорил бы об этом.

– Но почему же там никто ничего не говорит о месте его пребывания? Что за необходимость так тщательно скрывать это?

– Не знаю, падрон. Этого я сам не могу понять.

– Хорошо, буду спокойно ожидать от тебя дальнейших сведений, – с внезапной решимостью сказал капитан Темпеста. – Но слушайте, что это?

Ночная тишина вдруг прервалась страшным шумом, который несся из турецкого стана. Зазвучали трубы, затрещали барабаны, послышались многочисленные залпы ружейных выстрелов и поднялся невообразимый гул возбужденных многотысячных голосов. В то же время весь лагерь, точно по волшебству, осветился красным светом бесчисленных смоляных факелов, со всех сторон стремившихся к центру, где раскидывался громадный пышный шатер великого визиря.

Капитан Темпеста, Эль-Кадур и Перпиньяно быстро взошли на парапет бастиона, между тем как крепостные часовые затрубили тревогу, после чего стены мгновенно стали покрываться толпами воинов, выбегавших с оружием в руках из казематов, где они до этого времени спокойно спали.

– Должно быть, готовятся к решительному приступу, – заметил капитан Темпеста.

– Нет, падрон, – спокойным голосом возразил араб. – Это вспыхнуло возмущение, подготавливавшееся уже с утра.

– Вот как! Против кого же?

– Против великого визиря.

– По какому же поводу? – спросил Перпиньяно.

– Его хотят заставить приняться как следует за осаду крепости. Уж целая неделя, как войско ничего не делает, вот оно и выражает свое неудовольствие.

– А не слыхал ты, почему было такое бездействие, удивлявшее и нас всех? Уж не замешалась ли здесь у великого визиря любовь? В этих случаях пылкие турки часто совсем теряют голову.

– Да и не только турки, – заметил многозначительно араб. – Вы угадали, синьор: действительно, любовь убаюкала воинственное сердце великого визиря.

– К кому же это? – полюбопытствовал даже сдержанный капитан Темпеста.

– К одной молоденькой христианке с этого острова, падрон, – отвечал Эль-Кадур. – Ради нее он и прекратил на столько времени военные действия против вас.

– Наверно, эта девушка или женщина очень хороша? – спросил лейтенант.