Буря Жнеца. Том 2 - Стивен Эриксон (2007)

– А вот раздумья – другое дело, – бормотал он, обращаясь к пустому стулу напротив. – Начнем с того, что ты сам выбираешь тему для размышлений. И необязательно что-то пессимистичное. Скажем, вмешательство богов в жизнь смертных… нет, плохой пример. Вот, кстати, кузнечное дело. Подковы. В подковах ничего пессимистичного нет… полагаю. Ну да, подковы – это хорошо, лошади с ними быстрее скачут. Прямо в гущу битвы, навстречу ужасной погибели.

Вифал нахмурился и замолчал.

Лицо Фейд – широкое, с высоким лбом и заостренным подбородком – было мертвенно-серым, цвета мутного сланца. Взгляд пустой, если только не наполнялся ядом – вот как сейчас, когда Фейд смотрела в спину Сандалат Друкорлат.

Краем глаза Нимандр Голит наблюдал за своей названой сестрой и в который раз задавался вопросом, откуда в ней неиссякаемый источник злобы. Она ведь с детства такая, начисто лишенная сострадания. В образовавшейся пустоте расцвело нечто холодное, вызывавшее в ней мрачное наслаждение каждой победой, реальной и вымышленной, явной и неявной.

Эта юная красавица состоит из одних противоречий. С первого взгляда она очаровывает и кружит голову неким врожденным шармом. Безупречное произведение искусства, поэма любви и красоты.

Но очарование быстро проходит – как правило, после первого же ненавязчивого вопроса, на который Фейд неизменно отвечает ледяным молчанием. Это молчание выворачивает поэму наизнанку, где место любви и красоты занимает неприкрытое презрение.

Те же, кто узнавал Фейд получше, замечали еще и злобу. Нимандр с содроганием понимал, что сестра способна на убийство. Горе проницательным наблюдателям, которым удавалось разгадать ее душу, увидеть внутри пульсирующий клубок темноты с прожилками невыразимых кошмаров, но которые забывали затем скрыть то, что поняли.

В общении с Фейд Нимандр давно научился притворяться наивным и улыбчивым, и это приводило ее в умиротворенное состояние. Увы, именно в такие минуты она охотнее всего делилась своими кровавыми замыслами, нашептывая изощренные схемы мести за каждую мелкую обиду.

Проницательности Сандалат Друкорлат не занимать, но это, впрочем, неудивительно. За долгие и долгие века она повидала все – от благородства до беспросветной подлости, – так что ей не составило труда определить, к какой категории относится Фейд. На холод она отвечала холодом; презрение отскакивало от нее, как камешки от щита, не оставляя даже царапин. Однако наиболее болезненным было то, что безмолвные выходки Фейд забавляли Сандалат, вызывая порой откровенную насмешку. Все это оставляло глубокие раны на сердце Фейд – раны, которые неизбежно начинали гноиться.

И Нимандр не сомневался, что прямо сейчас в высоком лбу сестры зреет мысль об убийстве Сандалат – женщины, заменившей им всем мать.

Он признавал и собственный раздрай – накатывавшую временами полную безучастность к происходящему. В конце концов, у него самого хватало внутренних демонов, которые так просто уходить не желали. Даже когда Нимандру случалось забыть о них, те продолжали играть в свои темные игры, и скромный куш – то есть Нимандрова жизнь – постоянно переходил из рук в руки, заставляя весы качаться из стороны в сторону без остановок. Возгласы победителей, ругань проигравших, звон рассыпающихся монет – все это сливалось в какофонию хаоса и раздора. Неудивительно, что он нередко чувствовал себя оглохшим и дезориентированным.

Возможно, такие качества отличали всех тисте анди. Замкнутость без стремления к самокопанию. Тьма в крови. Непонятные даже сами себе. Нимандр очень хотел разделять веру Андариста в то, что престол необходимо защитить, потому и без колебаний бросил своих подопечных в ту бойню. Возможно, тогда ему и правда удалось себя убедить.

Стремление к смерти. Чем дольше жизнь, тем меньше она ценится. Отчего так?