Он снова сбавил ход, и мы остановились прямо у поворота на Хикхэм-лейн. Дети шли нам навстречу. В их одежде чувствовался легкий намек на форму – мальчики были в голубых хлопчатобумажных рубашках и в серых фланелевых брюках, девочки – в коротких плиссированных серых юбках и светло-желтых блузках. До сих пор я видел только тех двух – возле муниципалитета, да и то плохо – так, общий абрис лиц, а уж потом и вообще одни спины. Когда эти четверо подошли, я увидел, что сходство между ними было даже большим, нежели я предполагал. Их лица покрывал густой загар.

Странный отсвет кожи, очень заметный в детском возрасте, теперь скрылся под загаром, но что-то все же осталось, это сразу же бросилось в глаза.

Волосы у всех были темно-золотого цвета, носы – прямые и узкие, рты довольно маленькие. Но, пожалуй, именно положение глаз больше, чем что-либо другое, вызывало ощущение «чужестранности». Это была какая-то абстрактная чужестранность, не вызывавшая в памяти определенную расу или регион. Я не видел ничего, что помогло бы отличить одного мальчика от другого, и сомневаюсь, что, если бы не различия в прическах, смог бы отличить мальчиков от девочек.

Теперь я уже видел и глаза. Я совсем позабыл, какими удивительными они были у маленьких Детишек. Помнилось только, что желтые. Сейчас же они выглядели будто расплавленное золото. Очень странные. Но если отвлечься от этой странности, то удивительно красивые. Точно живые драгоценные камни. Я продолжал рассматривать их, пока они не поравнялись с нами. Не обратив на нас ни малейшего внимания, во всяком случае не больше, чем на любую другую машину, они свернули на Хикхэм-лейн.

Находясь от них на столь близком расстоянии, я вдруг почувствовал какую-то ничем не объяснимую тревогу, но зато мне стало ясно, почему столько семей без всяких уговоров отпустили Детей жить в Грейндж.

Мы проводили взглядом их удаляющиеся фигуры, и Бернард потянулся к стартеру.

Внезапный выстрел прогремел где-то рядом, заставив нас вздрогнуть. Я повернул голову и увидел, как один из мальчиков падает навзничь на дорогу.

Остальные трое словно остолбенели…

Бернард открыл дверцу и стал вылезать из машины. Один из мальчиков оглянулся на нас. Его золотые глаза сверкали, взор был тверд. Мне показалось, будто через меня пропустили ток, несущий смятение и слабость… Потом мальчик отвернулся, его взгляд скользнул в сторону.

Из-за зеленой изгороди напротив долетел звук второго выстрела, более глухой, чем первый, а потом откуда-то чуть подальше раздался пронзительный вопль.

Бернард выскочил из машины, а я переместился на сиденье, чтобы последовать за ним. Одна из девочек опустилась на колени – рядом с упавшим мальчуганом, и, когда она дотронулась до него, он застонал и судорожно дернулся. Лицо мальчика, стоявшего рядом, исказилось от боли. Он тоже застонал, как будто умирал он сам. Обе девочки рыдали.

Затем откуда-то с другого конца тропинки, из-за деревьев, скрывавших Грейндж, раздался стон, как бы повторенный стоустым эхом жалующихся и рыдающих голосов.

Бернард остановился. Я чувствовал, как по спине у меня бегут мурашки и начинают шевелиться волосы на голове.

Снова раздался тот же звук – стон множества голосов, исполненных боли и поднимающихся до пронзительного рыдания. Затем топот многих ног, бегущих по тропинке.

Ни я, ни Бернард даже не шелохнулись. Меня удерживал на месте пронизывающий ужас.

Мы стояли и смотрели, как полдюжины мальчиков, пугающе похожих друг на друга, подбежали к лежащему и подняли его. Только когда они понесли его, я услышал какой-то плач, доносившийся из-за живой изгороди, окаймлявшей тропинку справа. Я поднялся по откосу и заглянул через изгородь. В нескольких ярдах от меня стояла на коленях девушка в летнем платье. Ее ладони были прижаты к лицу, а тело сотрясалось от рыданий.