Гай Мэннеринг, или Астролог - Вальтер Скотт (1815)

Элленгауэн пробрался сквозь толпу людей, собравшихся у этого рокового места, и там увидел, чем был вызван этот всеобщий ужас. То было мертвое тело Кеннеди. С первого взгляда могло показаться, что он погиб, упав со скалы, отвесно поднимавшейся футов на сто над морем. Тело лежало наполовину на берегу, наполовину погруженное в воду: волны нахлынувшего прилива шевелили руки и вздували одежду, придавая ему на расстоянии видимость движения, так что те, кто первый увидел тело, решили, что в нем были еще признаки жизни. Но Кеннеди давно уже испустил последний вздох.

– Дитя мое! Дитя мое! – кричал обезумевший от горя отец. – Где ты? Где?

С десяток людей открыли было рты, чтобы ободрить его словами надежды, которой в действительности уже не было. Наконец у кого-то вырвалось:

– Цыгане!

Элленгауэн мгновенно вскарабкался наверх, вскочил на первую попавшуюся лошадь и во весь опор помчался в Дернклю. Мрак и запустение царили там. Сойдя с лошади, с тем чтобы более тщательно все осмотреть он наткнулся на обломки разной утвари, выброшенной из хижин, на валявшиеся всюду доски и на солому, по его же приказанию сброшенную с крыш. В это мгновение пророчество или проклятие, слышанное им из уст Мег Меррилиз, пронеслось вдруг в его сознании: «Ты сорвал солому с семи домов; смотри, стала ли от этого крепче крыша твоего дома».

– Верни, – вскричал он, – верни мне моего ребенка! Верни мне сына, и я все забуду и все прощу! – В то время как он, словно в каком-то бреду, повторял эти слова, он вдруг увидел в одной из разрушенных хижин какой-то мерцающий огонек – это была та самая хижина, где прежде жила Мег Меррилиз. Свет этот шел, должно быть, от очага и виден был не только сквозь окно, но и между стропилами, в местах, где была сорвана крыша.

Он кинулся к хижине, дверь была заколочена; отчаяние удесятерило его силы: он навалился на дверь всем телом и с такой яростью, что она мгновенно поддалась.

Хижина была пуста, однако носила следы недавнего пребывания человека: в очаге догорал огонь, и в котле были остатки еды. В то время как он пристально оглядывал помещение, надеясь увидеть хоть какой-нибудь след, который укрепил бы в нем надежду, что ребенок еще жив, хотя и находится во власти этих страшных людей, в хижину вошел человек.

Это был его старый садовник.

– Не думал я, сэр, – сказал старик, – что мне доведется переживать такую ночь, как сегодня! Спешите скорее в замок!

– Значит, малютку нашли? Он жив? Вы нашли Гарри Бертрама? Эндрю, вы нашли Гарри?

– Нет, сэр, но…

– Тогда, значит, его украли! Это так, Эндрю, это так же верно, как то, что я сейчас живу. Это она его украла – и я с места никуда не сойду, пока не узнаю, где мой сын!

– Ступайте домой, сэр, ступайте домой! Мы послали за шерифом и будем караулить всю ночь, не вернутся ли цыгане, но вам, вам надо быть дома, сэр: леди кончается.

Бертрам поглядел на старика, сообщившего ему об этом новом несчастье, бессмысленными, неподвижными глазами и повторил слово «кончается», как будто не понимал его значения. Он дал ему посадить себя на лошадь. По пути домой он только повторял: «Жену и ребенка, обоих, мать и сына, обоих вместе, сразу…»

Но к чему описывать горе, которое его ждало дома. Известие об участи, постигшей Кеннеди, было неосторожно принесено в Элленгауэн с добавлением, что «маленький лэрд, без сомнения, упал вместе с ним с обрыва и тело ребенка осталось в море, – он ведь такой крошка, волны его за единый миг унесли».

Миссис Бертрам услыхала эти слова. Она была уже на исходе беременности, у нее начались преждевременные родовые схватки, и, раньше чем Элленгауэн успел понять все случившееся и хоть сколько-нибудь освоиться с потерей сына, он стал отцом дочери и вдовцом.

Глава X

Лицо черно и кровью налилось,

Глаза навыкате, как будто кем-то

Задушен он, и в них остался ужас;

Раздуты ноздри, волосы кругом