Маленький городок в Германии - Джон Ле Карре (1968)

Пустынный город окутывало нереальное розовое сияние, характерное для любого города перед восходом солнца. Мостовые безлюдных улиц были влажными. Дома, казалось, были испещрены пятнами, как грязные солдатские мундиры. Под аркой университета трое полицейских блокировали путь подобием баррикады и остановили их машину. С мрачными видом полисмены принялись обходить по кругу маленький спортивный автомобиль, записали номер, проверили подвеску, встав на задний бампер, всмотрелись сквозь слегка запотевшее лобовое стекло в лица сидевших в салоне мужчин.

– О чем они орали? – спросил Тернер, как только машина тронулась дальше.

– Предупреждали об улицах с односторонним движением. – Де Лиль свернул налево, следуя предписанию синего дорожного знака. – Интересно, куда мы таким образом попадем?

Электрокар прочищал сточную канаву. Еще двое полицейских в плащах из зеленой кожи и со сдвинутыми набок пилотками с подозрением наблюдали за их маневрами. В витрине магазина молоденькая девушка надевала на манекен пляжный халат, держась за пластмассовую руку и натягивая на нее рукав. На ней самой были плотные войлочные сапоги, и она шаркала, как заключенная на прогулке в тюремном дворе.

Они оказались на привокзальной площади. Черные транспаранты украшали столбы и навес над входом на станцию. «Добро пожаловать, Клаус Карфельд!», «Приветствуем тебя, Клаус!», «Клаус, ты один сможешь отстоять нашу честь!». Фотография, более крупная, чем все, что Тернер видел прежде, была водружена на только что установленную новую доску. «Freitag!» – виднелось слово под ней – пятница. Но лучи прожекторов светили куда-то в темноту, оставляя лицо на фотографии в тени.

– Они приезжают сегодня. Тильзит, Мейер-Лотринген, Карфельд. Прибывают из Ганновера, чтобы подготовить почву.

– С Людвигом Зибкроном в роли гостеприимного хозяина.

Они какое-то время двигались вдоль трамвайных путей, продолжая подчиняться указаниям знаков. Дорога повела их сначала влево, затем направо. Проехали под небольшим мостиком, развернулись в обратном направлении, попали на другую улицу, остановились перед временным светофором, а потом одновременно подались вперед на узких сиденьях, в изумлении созерцая то, что открылось им на покатой рыночной площади, плавно опускавшейся к зданию мэрии.

Прямо перед ними рядами выстроились пустые лотки, похожие на казарменные койки. Позади них высились на фоне темного неба фронтоны домиков, похожих на имбирные пряники. Но де Лиль и Тернер смотрели еще выше на единственное в своем роде здание в розовых и серых тонах, доминировавшее над площадью. К нему были приставлены лестницы, балконы обтянули черными полотнищами, а на мостовой рядом стояло довольно много «мерседесов». Слева, напротив аптеки, залитые со всех сторон светом прожекторов, торчали белые строительные леса, очертаниями напоминавшие средневековую передвижную штурмовую башню. По высоте они достигали мансардных окон соседних домов. Мощные опоры, похожие на оголенные корни деревьев, выраставших из тьмы, отбрасывали зловещие тени и как бы раздваивались. У основания даже в такой ранний час возились рабочие. До Тернера доносилось трубное звонкое эхо стука молотков и завывание цепных мотопил. На перекинутой через шкив веревке вверх поднималась связка досок.

– А почему флаги приспущены?

– Траур. Это их пропагандистский трюк. Они якобы в трауре по утрате национального достоинства.