Маленький городок в Германии - Джон Ле Карре (1968)

Тернер пустил воду в ванну, взял стакан и налил в него виски почти до половины. Почему передумал де Лиль? Из сострадания к его заблудшей душе? Боже, спаси и сохрани. А уж поскольку ночь дурацких вопросов подошла к концу, то стоило задать еще один: зачем его хотели познакомить с Зибкроном? Затем он лег в постель и проспал с перерывами почти до вечера следующего дня, видя во сне Борнмут и островерхие, неприступные сосны, росшие вдоль голых скал в Брэнксоме. Причем опять слышал, как жена говорила, упаковывая в чемодан детские вещи: «Я найду свою дорогу, а ты ищи свою, а потом посмотрим, кто из нас первым доберется до Небес». А еще до него донесся плач Дженни Паргитер, не перестававшей рыдать, призывая пустой мир пожалеть ее. «Не волнуйся, Артур, я и близко не подойду к Мире, даже ради спасения собственной жизни».

Глава 10. Kultur у Брэдфилдов

– Тебе следует ввести для них больше запретов, Зибкрон, – небрежно заявил герр Зааб огрубевшим от выпитого бургундского голосом. – Это кучка сбрендивших треклятых идиотов, Зибкрон. Турки. – Зааб перепил и переговорил всех, своими репликами заставив остальных погрузиться в неловкое молчание.

Только его жена, миниатюрная кукла-блондинка неясного происхождения, но с соблазнительным открытым бюстом, продолжала окидывать его восхищенными взглядами. Другие гости вели себя как умственно неполноценные люди, не способные возражать, и подыхали от скуки банальных обличительных речей герра Зааба. У них за спинами двое слуг, иммигрантов из Венгрии, двигались вдоль стола, подобно больничным медсестрам между рядами коек, и Тернер сразу мысленно отметил: им внушили, что герр Людвиг Зибкрон заслуживает больше внимания, чем все остальные вместе взятые. И он не только заслуживал внимания, но и нуждался в нем. В его бледных выпученных глазах теплились последние остатки жизни, белые руки, заменяя салфетки, лежали по обе стороны от тарелки, а все его беспокойные манеры говорили о желании, чтобы его скорее переместили отсюда куда-нибудь в другое место.

Четыре серебряных подсвечника (1729 год, работа Пьера де Ламери) на восьмигранных подставках, стоившие, по словам отца Брэдфилда, немалых денег, протянулись вдоль стола между Хейзел Брэдфилд и ее мужем, образуя сверкающую бриллиантовым светом линию. Тернер сидел как раз в центре, между вторым и третьим из них, скованный жесткой, как сталь, узостью смокинга де Лиля. Даже сорочка оказалась ему мала. Главный портье отеля добыл ее в Бад-Годесберге, заплатив гораздо больше, чем Тернер когда-либо в жизни тратил на рубашки, а теперь она душила его, и края накрахмаленного воротника врезались в шею.

– Они уже собираются со всех деревень. Двенадцать тысяч человек хотят впихнуть на рыночную площадь. И знаете, что там возводят? Строят настоящий Schaffott[15]. – Ему снова на хватило запаса английских слов. – Что, черт побери, означает этот Schaffott? – обратился он ко всей компании сразу.

Зибкрон поморщился, словно ему предложили воду вместо вина.

– Строительные леса, – пробормотал он, а его полумертвые глаза поднялись в сторону Тернера, сверкнули на мгновение и снова погасли.

– Зибкрон превосходно владеет английским! – с довольным видом воскликнул Зааб. – Зибкрон мечтает днем быть Пальмерстоном, а с наступлением темноты превращаться в Бисмарка. Сейчас лишь самое начало вечера, понимаете? Вот он и застрял где-то между ними!

Зибкрону подобный диагноз явно не пришелся по душе.

– Строительные леса? Ха! Надеюсь, на них и повесят этого мерзавца. Ты слишком мягко с ними обходишься, Зибкрон. – Зааб поднял свой бокал в сторону Брэдфилда и разразился длинным тостом, переполненным никому не нужными комплиментами хозяину дома.

– Карл Хайнц тоже прекрасно говорит по-английски, – подала голос куколка. – Ты слишком скромничаешь, Карл Хайнц. Ты говоришь не хуже, чем герр Зибкрон.