Популярна и влюблена - Ребекка Серл (2014)

– Очаровательно, – говорит он, одобрительно кивая.

Спотыкаюсь, и в груди что-то тоже спотыкается.

– Аккуратно, – предупреждает Райнер, кладя руку мне на спину. – Пойдем.

Мы перебираемся через ограждение и спускаемся к скалам.

Они образуют выступ вдоль обрыва, вроде сидений первого класса, будто знают, что туристы захотят понаблюдать отсюда шоу. Мы садимся, и как только я смотрю на воду, у меня перехватывает дыхание.

Виндсерферы повсюду, но они не похожи на людей. Они выглядят как бабочки. Крохотные разноцветные бабочки, которые опускаются, покачиваются и летают вдоль океана.

– Они такие красивые, – выдыхаю я.

Райнер кивает за моей спиной.

– Ага. Это еще и сложно.

– Ты этим занимался? – спрашиваю я.

– Один раз, – говорит он. – Это было частью съемки для «Диких штучек».

Я помню «Дикие штучки». Кажется, фильм вышел, когда я была в шестом или седьмом классе. В фильме рассказывается про трех соревнующихся серферов. Райнер играл главную роль – парня, который получил травму за неделю до крупного соревнования. Все думали, что ему придется отсиживаться на берегу, но в последнюю минуту он изменил решение, бросился в воду и выиграл золото.

– Ты занимаешься серфингом? – спрашиваю я.

– Хотелось бы верить, что да, – говорит он. – Но на самом деле нет. – Он кладет руки на песок, ладонями вниз. – А ты?

Я качаю головой.

– Нет, но хочу. Все, что связано с океаном, меня очаровывает.

Я бы занялась серфингом в самый первый день здесь, если бы в контракте не было всей этой ерунды о том, что мне нельзя получать травмы, и о «запрете контактных видов спорта» во время съемок. Я спрашивала продюсеров, что именно значит «контактные виды спорта», но так и не получила ответа.

Ветер набирает силу, и я обхватываю себя руками. У меня вдруг появляются мурашки. Солнце спряталось за облаком, и температура будто упала градусов на двадцать.

– Держи, – говорит Райнер. Он принес серую хлопковую фуфайку и накидывает ее мне на плечи. Его рука касается обнаженной кожи. Его пальцы на миг там задерживаются, или это говорит мое воображение?

– Спасибо, – отвечаю я.

Он прочищает горло.

– Нет проблем.

Райнер упирается локтями в колени и вглядывается в воду.

– Здесь все кажется таким далеким, да? – произносит он.

Я просовываю руки в рукава его фуфайки.

– Ты о чем?

Он продолжает смотреть на океан.

– Перед этим ты спрашивала меня: странно ли, когда меня узнают? Странно, но не по той причине, о которой ты думаешь. А потому, что чувствуешь: такая жизнь постепенно становится для тебя нормой, и это… – Его голос прерывается. Когда Райнер снова говорит, голос мягче. – И это очень странная жизнь. – Он изучает меня. Его глаза изменились. Они каким-то образом кажутся темнее, мрачнее. В них больше глубины. – Я хочу, чтобы ты знала, что тебе не нужно проходить через все это в одиночестве. Не важно, что будет в дальнейшем; не важно, что может случиться – я всегда буду рядом. Обещаю.

Я чувствую, как сердце стучит у меня в груди. Готова поспорить, он тоже это чувствует.

– Спасибо, – говорю я.

Он продолжает смотреть на меня, и я думаю, что он скажет что-то еще, например о том, каково это – быть там, куда я постепенно двигаюсь. Там, где мы оказались вместе. Мгновение растягивается, и воздух словно застыл вокруг нас. Даже ветер затихает.

Но он ничего не говорит, и вскоре я следую за его взглядом и смотрю на воду. Один из виндсерферов особенно бросается мне в глаза. У него голубой парус, и он дальше, чем все остальные. Так далеко, что трудно понять, двигается ли он. Я определяю это лишь по тому, что он становится меньше и меньше. К тому времени как мы встаем и идем обратно к машине, голубой парус кажется просто рябью на поверхности воды.

Глава 7