Тайный идеал тамплиеров - Делия Стейнберг Гусман (2015)

Еще в конце V века рождается Бенедикт, будущий Бенедикт Нурсийский. В гуще вторжений варваров он остается верен мистическим воззрениям и посвящает себя медитациям. Нам рисуют его далеким от мира, бесстрастным к проблемам человеческим. Но за короткое время у него появляется множество учеников, и впору спросить: как это возможно? Тот, кто полностью ушел от мира, кто не разговаривает, а только медитирует, кто не хочет ни с кем общаться, у того не может быть учеников, а у Бенедикта они есть. Слухи о его святости распространяются все шире, рядом с этим чудесным человеком собирается все больше людей, и вот уже вокруг того, кто станет святым Бенедиктом, постепенно образуется небольшая община, экономически полностью независимая. Членам этой общины приходится делать абсолютно всё. Семь часов тяжелой работы в день – нужно возделывать землю, иначе нечего будет есть; четыре часа на разные необходимые для жизни дела: шитье одежды, изготовление кухонной утвари, сельскохозяйственных орудий… И у них остается четыре часа для того, чтобы учиться.

Бенедикт Нурсийский

Фрагмент фрески Фра Беато Анджелико «Распятие и святые».

1441-42. Монастырь Сан-Марко, Флоренция

Как видим, эта монашеская община ведет суровую жизнь, она весьма крепка, у нее есть горячее желание посвятить себя такой жизни, и ее члены надеются, что им удастся вести ее и дальше.

Что будут делать люди, собравшиеся вокруг святого Бенедикта? Они развернут невероятную культурную деятельность, но так сдержанно, что почти никто ее не заметит. Долгое время ученики Бенедикта заняты тем, что собирают повсюду, где только могут, произведения классической литературы, все, что хоть как-то можно спасти от разграбления и разрушения раннего Средневековья.

И так случилось, что несколько бенедиктинцев, простых, трудолюбивых, любящих культуру, чтящих традицию монахов, сами того не желая и почти незаметно для всех, установили связь Запада с греческой традицией еще до того, как это сделали арабы.

Принято говорить, что мы узнали о Пифагоре и Платоне от арабов, но еще раньше это осуществили бенедиктинцы, поскольку они еще до XI и тем более до XV века уже знали этих авторов, их теории и их традицию и всеми силами пытались сохранить и спасти от забвения.

Есть многое, за что мы должны быть благодарны бенедиктинцам, и среди прочего – за великого папу Григория /, которого так и прозвали – Великим. Он был бенедиктинцем и посвятил себя собиранию части греческой традиции, которая без него была бы безвозвратно утеряна. Я имею в виду пение, музыку, которую пели греки и о которой мы знаем сегодня так мало, поскольку не можем расшифровать их записи. Григорий собрал все это наследие, придал ему форму, дал новую жизнь, и сегодня мы с полной уверенностью говорим о григорианском пении, а некоторые знатоки даже осмеливаются намекать, что григорианская музыка имеет какое-то отношение к древней греческой музыке. Нет, она не просто «имеет отношение», это сегодня единственная подлинная наша связь с тем, чем была когда-то греческая музыка.

Итак, бенедиктинцы собирают труды по философии, музыку, произведения искусства, знания о строительстве. Именно они постепенно рождают чудо европейского искусства, которое будет названо романским стилем, и создают его на основе формул и законов, найденных, по их же словам, в наследии Пифагора и Евклида. Это значит, что греческая традиция живет в трудах бенедиктинских монахов.

Орден бенедиктинцев растет небывалыми темпами, и это похоже на настоящее чудо. Григорий I стремится использовать не только рождающуюся на его глазах силу ордена, но и силу христианства, которое в то время еще необычайно чисто, почти не затронуто никакими загрязнениями. Он будет использовать то течение христианства, которое придет из Ирландии. Ирландия не испытала ни нашествий римлян, ни англосаксонских завоеваний, сарацины тоже туда не добрались.