Дикие лошади. У любой истории есть начало - Джаннетт Уоллс (2009)

Когда жара начинала спадать, мы снова трогались в путь и не останавливались до наступления ночи. Я разводила огонь, ела бисквиты и вяленое мясо, заворачивалась в одеяло и засыпала под далекий вой койотов.

Каждый городок, который я проезжала, обычно представлял собой несколько сараев и домов из необожженного кирпича и сопровождался небольшой церквушкой. Я покупала в городке еду на следующий день путешествия и обязательно заводила разговор с владельцем магазина о том, какая дорога ждет меня впереди. Каменистая? Не шалят ли поблизости разбойники? Где лучше всего остановиться на привал и напоить лошадь?

Владельцы магазинов чаще всего были только рады возможности поболтать и показать свои экспертные знания местной географии и жизни. Они давали мне советы и рисовали карты на пакетах, в которые заворачивали мои покупки. В таких магазинчиках я не встречала покупателей. На полках собирали пыль банки с консервированными персиками и какими-то таинственными снадобьями. Оплатив покупку, я неизменно спрашивала владельца магазина: «Сколько покупателей у тебя было сегодня?»

«Ты первая на этой неделе, – часто отвечали владельцы магазинов, – но, с другой стороны, сегодня еще только среда».

От Хондо я доехала до Линкольна, потом до Кэптэна, потом до Карризозо, после чего дорога вышла из предгорий и пошла по выжженной плоской и пустынной равнине под названием Мальпаис. Я направилась на север, слева от меня из пустыни вздымалась большая гора Чупадера Месса. Я добралась до городишка под названием Лос-Лунас на реке Рио-Гранде. В тех местах река не была широкой, и через нее меня переправила на плоту девочка из племени зуни. Она тянула за веревку, перекинутую с одного берега на другой.

К западу от реки располагалось несколько индейских резерваций, и однажды я встретила по пути женщину полукровку навахо на ослике. Она казалась ненамного старше меня. На ее голове была надета ковбойская шляпа, из которой выбивались ее непослушные черные волосы, словно содержимое из порванного матраса. Мы ехали в одну сторону и решили продолжить путь вместе. Она представилась Присциллой Лузфут. Она объяснила, что ее мать отдала ее в семью поселенцев в обмен на двух мулов, но белые поселенцы относились к ней хуже, чем к скотине, поэтому она убежала и теперь зарабатывала сбором и продажей лечебных трав.

В ту ночь мы разбили лагерь в роще можжевельника у дороги. Я вынула из седельной сумки кукурузной муки, а Присцилла достала завернутый в листья свиной шпик. Она смешала шпик с мукой, добавила соли из кожаного кисета, налепила индейских лепешек и поджарила их на лежащем в углях плоском камне.

Большинство индейцев навахо неразговорчивы, но Присцилла болтала, не закрывая рта. Мы сидели у затухающего костра и облизывали пальцы. Присцилла завела разговор о том, что мы так хорошо ладим, что можем работать командой, и нам, вероятно, стоит и дальше продолжить свой путь вместе. Она обещала научить меня находить целебные травы.

Через некоторое время мы легли спать. Ночью я неожиданно проснулась. Я осмотрелась кругом и увидела, что Присцилла копается в моих седельных сумках.

Револьвер с перламутровой рукояткой был у меня за голенищем. Я быстро вынула оружие и направила его на Присциллу так, чтобы она в лунном свете могла рассмотреть, что я держу в руках.

«У меня нет ничего ценного», – сказала я.

«Это я уже поняла, – ответила Присцилла, – но все равно решила проверить».

«Ты что-то говорила о том, что мы хорошо ладим».

«Мы можем с тобой ладить, если ты не будешь на меня обижаться. Понимаешь, у меня в жизни мало появляется возможностей, поэтому, когда жизнь дает шанс, я стараюсь им воспользоваться».

Я прекрасно понимала, о чем она говорит, но не собиралась рисковать и снова ложиться спать, чтобы проснуться одной без Присциллы и своей лошади. Я встала и скатала свое одеяло. «Ты остаешься здесь», – сказала я ей.

«Конечно».