Голос - Кристина Далчер (2018)

Впрочем, кое-какие жизненно необходимые мелочи, даже глупости, остались прежними. Я по-прежнему вожу машину, посещаю по вторникам и пятницам продуктовые магазины, иногда развлекаю себя шопингом и покупаю новые платья и сумочки, раз в месяц делаю прическу в салоне «Януцци». Нет, стрижку я не сменила – мне пришлось бы потратить слишком много драгоценных слов, объясняя Стефано, сколько отрезать здесь и сколько оставить там. Мое чтение «для удовольствия» ограничено текстом рекламных объявлений, предлагающих «самый последний и действенный» энергетический напиток, или списком ингредиентов на бутылке с кетчупом, или инструкцией для стирки того или иного изделия: например: «Не отбеливать».

Очень увлекательно.

По воскресеньям мы водим детей в кино и, разумеется, покупаем попкорн и содовую, а также маленькие прямоугольные коробочки с шоколадками, какие продаются только в кинотеатрах и никогда в магазинах. Соня всегда смеется, когда смотрит те мультики, которые крутят перед основным фильмом, пока зрители не рассядутся по местам. Собственно, и меня фильмы несколько отвлекают от мыслей о реальной жизни; лишь во время просмотра фильма я слышу женские голоса, ничем не сдерживаемые и никак не лимитированные. Актрисам разрешено пользоваться дополнительным запасом слов, когда они на работе. Но, разумеется, произносимые ими слова роли написаны исключительно мужчинами.

В течение первых месяцев я действительно то и дело украдкой заглядывала в книгу, царапала коротенькие записки на коробке из-под овсяных хлопьев или на картонке из-под яиц, писала губной помадой любовные послания Патрику на зеркале в нашей ванной. У меня были серьезные основания, очень серьезные – Не думай о них, Джин, не думай о тех женщинах, которых видела тогда в продуктовом магазине! – чтобы продолжать писать записки хотя бы у себя дома. Но однажды утром к нам в ванную комнату неожиданно заглянула Соня и увидела на зеркале написанное губной помадой некое послание, которое она, впрочем, прочитать еще не могла, однако гневно возопила: «Буквы! Плохо!»

И с этого момента я стала писать записки только для себя и как бы внутри себя; я лишь изредка по вечерам решалась написать несколько слов Патрику, но только после того, как дети были уже уложены, а потом сразу сжигала разорванную на мелкие клочки записку в консервной банке. Но при Стивене – при таком Стивене, каким он стал в последнее время, – я никаких записок больше писать не рискую.

Патрик и мальчики, стоя на заднем крыльце возле моего окна, без конца болтают, обмениваясь новостями и всякими историями о школе и о политике, а вокруг в темноте вокруг дома неумолчно трещат кузнечики. Господи, как же много от них шума, от этих мальчишек и от этих кузнечиков! Просто оглохнуть можно.

Я слушаю их, и все мои собственные слова рикошетом отдаются у меня в голове, а потом вылетают изо рта тяжким бессмысленным вздохом.

Подумай, что тебе нужно сделать, чтобы оставаться свободной.

Что ж, если сделать хотя бы чуть больше, чем просто послать все к чертям собачьим, то и это может оказаться неплохой точкой отсчета.

Глава пятая

И Патрик ни в чем из этого не виноват. Вот что говорю я себе сегодня вечером.

Он ведь пытался высказать свое мнение по поводу всей этой концепции, когда она впервые прозвучала под сводами синего зала в некоем Белом доме на Пенсильвания-авеню. Я знаю, что пытался. Чувства собственной вины в его глазах просто нельзя было не заметить. Однако он никогда не мог настоять на своем мнении, даже если оно было абсолютно правильным; настойчивость и напористость никогда не были ему свойственны.