Пункт назначения – Москва. Фронтовой дневник военного врача. 1941–1942 - Генрих Хаапе (2014)

Когда в 18:30 я спустился на ужин в офицерскую столовую, адъютант Хиллеманнс представил меня другим офицерам батальона. Командир 12-й роты, обер-лейтенант граф фон Кагенек, сердечно приветствовал меня. У него были утонченные черты лица истинного аристократа, на губах играла легкая улыбка. Я сразу проникся к нему симпатией. Обер-лейтенант Штольце из 10-й роты приветствовал меня весело и шумно. Это был человек совершенно другого типа – весельчак, с юмором, огромного роста – настоящий великан, с наружностью и апломбом вельможи, с громоподобным смехом, который во время ужина то и дело разносился под сводами офицерской столовой. Во время приступа смеха он имел обыкновение с такой силой по-дружески хлопать кого-нибудь из товарищей по плечу, что бедный парень едва не падал на колени. Солдаты 10-й роты просто обожали своего командира. Как я вскоре узнал, они все до одного готовы были пойти за ним хоть в огонь, хоть в воду. Совсем другим был офицер-ординарец батальона, лейтенант Ламмердинг. Остроумный, эрудит, с хорошо подвешенным языком, который прибегал к тонкой иронии и сарказму, чтобы утвердиться в офицерском кругу. Только Кагенек мог тягаться с ним в этом благодаря своей врожденной находчивости и остроумию. Но Ламмердинг прибегал к сарказму в отношении только тех людей, которые были в состоянии постоять за себя и могли дать ему достойный ответ. За его остроумными шутками никогда не стоял злой умысел, а за внешней небрежностью скрывалась холодная как лед решимость. Два других командира роты, капитан Ноак из 9-й роты и обер-лейтенант Крамер из 11-й, не ужинали в этот вечер с нами, так как их подразделения были дислоцированы на некотором удалении от Литри.

Вскоре я заметил, что унтерарцт, вроде меня, без боевого опыта за плечами, в 3-м батальоне не имел особого веса. За исключением майора Нойхоффа я был единственным офицером в батальоне, которому по штату был положен служебный автомобиль, и теоретически в моем распоряжении находился «Мерседес». Как бы там ни было, но у меня никогда не было возможности воспользоваться им, так как Хиллеманнс и Ламмердинг реквизировали его для нужд штаба батальона. Не намного лучше обстояли дела и с лошадью: так в моей жизни появился Западный Вал. Без сомнения, это была худшая кляча во всем батальоне – даже Росинант Дон Кихота презрительно фыркнул бы при ее виде. И эту лошадь дали именно мне, хотя мне приходилось находиться в разъездах гораздо чаще, чем какому-нибудь другому офицеру батальона! Однажды, когда я уже находился почти на грани отчаяния, мне случайно удалось заставить свою клячу скакать галопом. Во всяком случае, мы тотчас стали центром всеобщего внимания. Успех или провал зависел теперь только от моей способности выглядеть так же забавно, как и моя лошадь, – только в этом случае конь и всадник представляли собой цельную картину.

Нойхофф дал мне довольно ясно понять, что не ожидает многого от своего нового унтерарцта. Ну разве что я мог быть четвертым партнером при игре в доппелькопф – но длинная полоса неудач не принесла мне уважения и в этом отношении. В возрасте 31 год я был старшим по возрасту офицером нашего батальона после Нойхоффа и обер-лейтенанта Крамера, но из-за своего не поддающегося определению воинского звания я пользовался наименьшим авторитетом в нашем офицерском сообществе.

И состоявшаяся несколько позднее инспекционная проверка, проведенная командиром полка полковником Беккером, не способствовала укреплению моего чувства собственного достоинства. Несмотря на свои 50 лет и многие ранения, полученные во время Первой мировой войны, вследствие которых его левая рука безжизненно висела вдоль туловища, Беккер представлял собой образец офицера. Ничто не могло укрыться от его зорких глаз. Он потребовал от меня объяснений, так как я отдал честь, как и все остальные офицеры батальона, хотя как унтерарцт не имел на это права. Но вечером во время ужина в офицерской столовой он нашел время поговорить со мной о моей работе и в шутку дал мне прозвище Хальтепункт…