Копи царя Соломона. Приключения Аллана Квотермейна. Бенита (сборник) - Генри Райдер Хаггард (1885, 1887,1906)

Мы воспряли духом и сочли это добрым предзнаменованием. Амбопа был веселым малым. Правда, у него случались периоды мрачного настроения, но в остальное время ему была свойственна удивительная способность поддерживать в людях бодрость, причем он сам никогда не терял чувства собственного достоинства. Мы очень полюбили его.

Теперь я доставлю себе удовольствие рассказать об одном происшествии, потому что я страстно люблю охотничьи рассказы.

На расстоянии двух недель пути от Айнайти нам встретился удивительно красивый уголок. Почва здесь была влажная. В ущельях между высокими холмами рос густой кустарник айдоро (как называют его туземцы), а кое-где — колючий кустарник wacht-een-beche («подожди-ка немного»). Там также росло очень много прекрасных деревьев мачабель, отягченных освежающими желтыми плодами с огромными косточками. Плоды этого дерева представляют собой любимое лакомство слонов, о присутствии которых в этой местности свидетельствовали многочисленные следы, а также сломанные и даже вырванные с корнем деревья: когда слон ест, он все вокруг разрушает.

Однажды вечером, после длительного дневного перехода, мы вышли на место поразительной красоты. У подножия холма, поросшего кустарником, находилось высохшее русло реки, в котором, однако, встречались небольшие водоемы, наполненные прозрачной, как хрусталь, водой и окруженные следами копыт диких животных. Перед холмом расстилалась равнина, похожая на парк; на ней группами росли мимозы с плоскими вершинами, а среди них — деревья мачабель с блестящими листьями. Нас обступало огромное молчаливое море кустарника, не прорезанное ни одной тропой. Как только мы вышли на дорогу, образованную ложем реки, то спугнули стадо высоких жирафов, которые ускакали или, вернее, уплыли своей странной поступью, подняв торчком хвосты и отбивая копытами дробь подобно кастаньетам. Когда они были на расстоянии около трехсот ярдов от нас, то есть фактически на дистанции, недосягаемой для огнестрельного оружия, капитан Гуд, шедший впереди, не смог противостоять искушению. Он поднял свое ружье, заряженное разрывной пулей крупного калибра, и выстрелил в молодую самку, бежавшую последней. По невероятной случайности пуля попала ей прямо в шею, повредив хребет, и жирафа полетела кувырком, через голову, как кролик. Мне никогда не приходилось видеть более удивительного зрелища.

— Черт бы ее побрал! — выругался капитан. (К сожалению, когда он волновался, у него была привычка употреблять сильные выражения, приобретенные несомненно во время его морской карьеры.) — Черт бы ее побрал! Ведь я ее убил!

— Ou, Bugwan![29] — воскликнули наши носильщики-кафры. — Ou, ou![30] — Они называли Гуда Бугван («стеклянный глаз») из-за его монокля.

— Да, Бугван! — отозвались, как эхо, мы с сэром Генри.

И с этого дня за капитаном закрепилась, по крайней мере среди кафров, репутация отличного стрелка. В действительности он был плохим стрелком, но всякий раз при его очередном промахе мы не придавали этому никакого значения, вспоминая его знаменитый выстрел.

Приказав нашим слугам вырезать лучшие куски мяса жирафы, мы принялись строить ограду, или шерму, на расстоянии около ста ярдов вправо от одного из водоемов. Делается это так. Срезают большое количество ветвей колючего кустарника и укладывают их в форме круглой изгороди. Пространство, находящееся внутри изгороди, выравнивают, в центре сооружают постель из сухой травы тамбуки, если она, конечно, имеется поблизости, и зажигают один или несколько костров.

К тому времени, как шерма была окончена, уже всходила луна, и наш ужин, состоявший из жирафьих бифштексов и жареных мозговых костей, был готов. С каким наслаждением мы угощались косточками, хоть их и трудновато было расколоть!

Я не знаю лучшего лакомства, чем мозг жирафы, — конечно, кроме слонового сердца, которым мы полакомились на следующий день.