Скрытые корни русской революции. Отречение великой революционерки. 1873–1920 - Екатерина Брешко-Брешковская (2006)

Кроме того, я посещала студентов в их мастерских. В одной из них работало несколько студентов и артиллерийских офицеров. Среди них выделялся благодаря своему облику и энергии Александр Осипович Лукашевич. У него были черные глаза, черные жесткие волосы, рыжая борода и крепкая мускулистая фигура. Неизменно серьезный и трудолюбивый, он производил впечатление человека, обладающего огромной физической и моральной силой, и таким оставался всю жизнь, хотя та была безжалостна к нему и наносила жестокие удары его принципам и этическим стандартам.

Молодые люди в заскорузлых синих блузах, с воротниками, мокрыми от пота, работали у горна огромными молотами или на верстаке изящными стамесками. Они учились ковке и вырезанию тонких рисунков и надписей для государственных и местных печатей.

Я провела в Петербурге два или три месяца и за это время взяла на себя новую обязанность. Идея организованного террора, то есть покушений на жизнь царя, не умерла вместе с Каракозовым – ее пытались осуществить некоторые члены организации Нечаева.[18] Вместе с ними я беседовала об использовании нитроглицерина, об ужасных последствиях таких взрывов, о возможности пронести взрывчатку в Зимний дворец и о возможном влиянии на правительственную политику, которое мог бы произвести успешный взрыв. Какой-либо определенной организации для осуществления этого плана не существовало, но эта идея продолжала жить. Особенно она заинтересовала Каблица. Он был очень умным, амбициозным и самоуверенным человеком, в то время еще всецело преданным делу революции. Он тщательно прорабатывал детали предполагавшегося покушения. Каблиц решил использовать для взрыва часовой механизм и искал товарищей, которые бы помогли ему в осуществлении этих планов. Он знал меня раньше, когда я работала в земстве Омгинского уезда, и я с готовностью согласилась помогать ему, так как была решительной сторонницей продолжения борьбы против верховного правительства. Мы решили, что он останется в Петербурге для проработки последних деталей плана, а я с одним спутником отправлюсь «в народ» и организую восстание. Четвертая заговорщица, юная Цвенева, умерла через два месяца после нашего соглашения, я же выбыла из игры, поскольку летом следующего года была арестована, и 22 года заключения не позволили мне принять участие в революционной деятельности в России.

Приближалась весна. В Киеве многие молодые люди мечтали присоединиться ко всеобщему движению и искали контактов с более опытными соратниками, которые бы организовали их и возглавили кампанию. Я уехала из Петербурга на юг. По пути я посетила поместье Горани в 15 верстах от Полоцка, принадлежавшее моему отцу. У меня появилась мысль, что я смогу превратить его в место встреч для революционных рабочих, но только безуспешно потратила целый месяц. После этого я отправилась в Киев.

Оказалось, что в Киеве многое успело измениться. Наша коммуна перебралась в симпатичный домик в несколько комнат на Жилянской улице. Свободных мест в доме почти не было. В коммуне появилось несколько новых лиц, которые основали в одной из комнат сапожную мастерскую. Там работали не молодые люди и не неофиты революционного учения, а такие люди, как Сергей Филиппович Ковалик, Владимир Дебагорий-Мокриевич,[19] Фишер и некоторые другие. Им не терпелось выучиться ремеслу, чтобы чувствовать себя более уверенно при ведении пропагандистской работы. Моя сестра уже умерла, и главной в доме стала Мария Коленкина.

Коммуну посещали как местные, так и заезжие революционеры. Здесь ночевали Вера Рогачева и ее подруга Таня Стрюцкая, направлявшиеся на юг, чтобы найти работу в деревнях. Они начали с того, что каждый день ходили в Лавру, где, в обмен на хлеб и жидкие щи, работали вместе с паломниками на монастырских огородах. Пытаясь привыкнуть к тяжелому труду, они работали без передышки и приходили домой усталые и обгоревшие на солнце. Выпив по чашке чаю, они падали на кровать и засыпали. На рассвете они снова отправлялись на работу в холщовых сарафанах.