Плач - Кристофер Джон Сэнсом (2014)

А потом, в марте, вернулся с переговоров о новом договоре с императором Священной Римской империи епископ Стивен Гардинер – самый консервативный из королевских советников, когда дело касалось религии. В апреле пошли слухи, что людей высокого и низкого звания хватают и допрашивают за их взгляды на мессу и за обладание запрещенными книгами. Допросы коснулись даже придворных короля и королевы, а среди прочих наполнявших улицы слухов был и такой: что Анна Эскью, самая известная из приговоренных за ересь, была связана с двором королевы, где проповедовала и вела пропаганду среди фрейлин. Я не видел королеву Екатерину с тех пор, как год назад она оказалась замешана в потенциально опасном деле, и знал, к своему большому сожалению, что вряд ли снова увижу эту милую и благородную женщину. Но я часто думал о ней и боялся за нее, поскольку охота за радикалами усиливалась: только на прошлой неделе был выпущен указ с подробным длинным списком книг, которые запрещалось иметь, и на той же неделе придворный Джордж Блэгг, друг короля, был приговорен к сожжению за ересь.

Я больше не симпатизировал ни той, ни другой стороне в этой религиозной сваре и иногда сомневался в самом существовании Бога, но исторически сложилось так, что я оказался связан с реформаторами, и потому, как и большинство людей в этом году, старался не высовываться и держать рот на замке.

Из дома я вышел в одиннадцать. Тимоти вывел моего доброго коня по кличке Бытие к входной двери и установил специальную лесенку, чтобы я мог сесть верхом. Мальчику уже было тринадцать, он вытянулся и стал худым и нескладным. Весной я отдал моего предыдущего слугу, Питера, в подмастерья, чтобы дать ему шанс в жизни, и планировал сделать то же самое для Тимоти, когда ему исполнится четырнадцать.

– Доброе утро, сэр. – Юный слуга улыбнулся своей застенчивой улыбкой, показав отсутствие двух передних зубов, и убрал со лба спутанные волосы.

– Доброе утро, молодой человек, – поприветствовал я его. – Как твои дела?

– Хорошо, сэр.

– Наверное, скучаешь по Питеру?

– Да, сэр. – Парень потупился, передвигая ногой камешек на земле. – Но ничего, я справляюсь.

– Ты хорошо справляешься, – поощрил я его. – Но, возможно, пора подумать и о твоем обучении ремеслу. Ты задумывался, чем хотел бы заниматься в жизни?

Слуга уставился на меня с внезапной тревогой в карих глазах.

– Нет, сэр… Я… Я думал остаться здесь. – Он отвел глаза на мостовую. Тимоти всегда был тихоней, в нем не было уверенности Питера, и я понял, что мысль о выходе в мир пугает его.

– Что ж, – успокоил я своего подопечного, – торопиться некуда. – Парень как будто воспринял это с облегчением. – А теперь мне пора. – Я вздохнул. – Дела.

* * *

Я проехал через Темпл-Барские ворота и свернул на Гиффорд-стрит, которая вела к Смитфилдской площади. Многие направлялись в ту сторону по пыльной дороге – некоторые верхом, большинство пешком, богатые и бедные, мужчины, женщины… Я даже заметил нескольких детей. Часть людей, особенно те, кто был одет в темные одежды, которые предпочитали радикалы, шли с серьезным видом, другие выражали безразличие, а у третьих на лицах было предвкушение, как у тех, кто идет на увеселительное мероприятие. Я надел под черную шляпу свою белую сержантскую шапочку и уже начал потеть от жары. К тому же я с раздражением вспомнил, что во второй половине дня у меня назначена встреча с самым моим трудным клиентом, Изабель Слэннинг, чье дело – спор с братом о наследстве матери – было самым глупым и самым затратным из всех, с какими я когда-либо сталкивался.

Я обогнал двух молодых подмастерьев в синих камзолах и шапках.

– Зачем устраивать это в полдень? – ворчал один из них. – Там не будет никакой тени.

– Не знаю. Наверное, есть какое-то правило. Жарче для доброй госпожи Эскью. Она нагреет себе задницу до исхода дня, а? – посмеивался второй.

* * *