Путешествия по Африке - Василий Васильевич Юнкер (2010)

Так как и эти западные области якобы состояли под протекторатом Эмин-бея, то Земио, находившийся тогда в стране, получил от Гауаша указание не устраивать больше экспедиций на Уэле. Вероятно, Уэле считалась границей эксплуатации для губернаторства Бахр-эль-Газаль и Хат-эль-Эстива («Экватории», области Эмин-бея), хотя точных указаний на это еще не было. Эти неполадки, естественно, привели к своеволию служащих, так как они, часто не получая определенных приказаний, должны были действовать по собственному разумению. Но мангбалле, может быть, памятные читателю по моей первой поездке к Уэле, после ухода Земио остались дружески расположенными к Гауашу. Их лодки оказались очень полезными, так как установили сообщение по воде со станцией Али (у слияния Гадца и Кибали). Дело в том, что в это время вернулся в свою область Мамбанга, тем самым перерезавший сухопутную связь с восточными станциями. В союзных с ним племенах абармбо он обладал прекрасными помощниками, и среди них занял выдающееся положение вождь Бобели, соперник Буру. Во время враждебных действий Буру со своими людьми поселился ради безопасности у самой станции. Там жило много абармбо в разбросанных деревнях. При нападениях они соединялись с солдатами станции, а женщины с детьми и скарбом находили убежище за засеками станции. При всем том Гауаш ограничивался обороной, был осторожен, стремился в первую очередь сдружиться с племенами абармбо, и это ему уже отчасти удавалось. Правда, на многих влиял Бобели, и они стояли с ним за Мамбангу.

Так обстояли дела, пока, за несколько дней до моего прибытия, Мамбанга с Бобели и как будто еще с пятнадцатью мелкими племенами абармбо не напали на станцию. С большой дерзостью враг нападал на станцию несколько раз днем, притом разными способами. Некоторые пытались приблизиться к станции с факелами, другие тащили огромный, тяжелый деревянный крюк, укрепленный на канате, и хотели с его помощью в подходящий момент ворваться в засеку.

Вид на гору Кибаи

Фотография

Это порождение природного негритянского изобретательства я еще нашел, хранимое в качестве трофея. О самом Мамбанге мне сообщили некоторые сведения, в которых курьезно смешивались нежность и грубость его души. Вскоре после моего прошлогоднего отъезда от Мамбанги у него родился мальчик с особенно светлой кожей, получивший имя Хаваджа («чужак», собственно, купец — общее название для всех европейцев в Египте и Судане, потому что и меня часто называли этим именем нубо-арабы, а затем и мои слуги). Мальчик был любимым ребенком Мамбанги, и он так неохотно разлучался с ним, что приказал даже при последнем нападении нести его рядом с собой, подставляя и себя и его пулям солдат, чтобы, в случае нужды, погибнуть с ним вместе. В другом деле душа принимала меньше участия. После истребления управителей станции он послал голову Абд-эль-Мина независимому вождю мангбатту Санде, на юге Бомоканди, а его руку — вождю Ни-ангаре, из радости и в доказательство того, насколько основательно он очистил страну Мангбатту от ненавистных арабов.

Его нападение на станцию, во всяком случае, не имело успеха; хотя много бесстрашных и дерзнуло пробиться к засеке, вражеские отрады все же отошли ночью. В этот день было расстреляно только из 40 ружей-ремингтонов 1800 патронов, не говоря уже о патронах, расстрелянных из шомпольных ружей. Отнятые раньше у арабов винтовки, во всяком случае, не пошли в ход в руках людей Мамбанги, потому что лишь немногие умели с ними обращаться, и у них к тому же, вероятно, имелось недостаточно патронов. Из-за этого солдаты имели лишь несколько раненых, тогда как враг потерял более двухсот воинов. Женщины и дети из деревни Буру действительно нашли защиту на станции. Мертвые были унесены врагами.