Мутные воды Меконга - Карин Мюллер (2010)

900 км. Жемчужно-белый пляж и кристально-голубая вода в Шахюинь, крошечной рыбацкой деревушке, расположенной вдали от маршрута железнодорожного экспресса и потому незнакомой туристам. Я спустилась к морю, подальше от лодочников, сколачивающих свои суденышки, и гвалта двухсот детей, жаждущих внимания неожиданно свалившейся на них иностранки. У самой кромки прилива лежали несколько розовых спиралевидных раковин, их грациозные углубления были до краев полны засиженными мухами экскрементами. Видимо, я набрела на деревенскую уборную. Я тихонько просеменила мимо старухи, присевшей на корточки в песке, старательно отворачивая глаза от ее утреннего туалета. А старуха вдруг улыбнулась, показала мне поднятый кверху большой палец и прокричала:

– Америка номер один! – прежде чем снова вернуться к своим делам.

820 км. Грядки с рисовыми саженцами такого яркого, насыщенного зеленого цвета, что все остальные цвета рядом с ними кажутся поблекшими, серыми. Ветер развевает шестидюймовые стебли, как будто сотни зверьков роют в них норы или мягкие волны перекатываются по морю странного цвета.

743 км. У входа в антикварную лавку в Хойане стояла молодая женщина, зазывая покупателей поддельного антиквариата мелодичным голосом и грациозными жестами. Она была не замужем, а весь ее жалкий доход уходил на содержание шестерых младших братьев, которые учились в школе. Отец служил администратором в южновьетнамской армии, потом прошел перевоспитание в лагере, где его превратили в идиота, и сейчас занимался изготовлением рисовой бумаги для рыночных забегаловок. Несмотря на смышленость и явные способности к языкам, ей отказали при поступлении в университет из-за семейных грехов. Она готова была простить коммунистам все их притеснения, кроме одного: в школьные годы ей не разрешили вступить в молодежную группу, где завоевывали медали из дешевого пластика в награду за спортивные и общественные достижения. Она была проституткой.

В темном переулке в Хойане жарким безветренным днем я столкнулась лоб в лоб с Хомяком. Он тут же надавал мне кучу советов, попутно нещадно разнося Вьетнам и все вьетнамское на все лады. В Сайгоне он нашел попутчика, шведа со сломанными зубами, который согласился поехать с ним в Камбоджу на автобусе. В городке у самой границы они вышли погулять по улицам поздней ночью и наткнулись на шайку пьяных, которые явно напрашивались на драку. С достойной восхищения стойкостью им удалось избежать столкновения, и они заторопились обратно в гостиницу. Хозяин как раз опускал тяжелую железную решетку, защищавшую входную дверь, когда появились те пьяницы, вооруженные автоматами. Оказалось, это были солдаты не при исполнении; они рвали и метали от бешенства.

– Один из них направил автомат мне в грудь и уже собирался спустить курок, – рассказывал Хомячок. Его прошиб пот при одном воспоминании. – Хорошо, что предохранитель сработал прежде, чем он спустил курок.

Хозяин гостиницы вызвал полицейских, которые приехали и немедленно арестовали двух западных туристов, нарушителей спокойствия. Их отвели в участок и оштрафовали на двести долларов, после чего им было приказано вернуться в Сайгон. Побоявшись ночевать в той гостинице, они надели рюкзаки и пешком побрели прочь из города, пока не нашли тихое местечко, где и провели ужасную ночь под дождем. А утром обнаружили, что делили ночлег с крысами на местной мусорной свалке.

– Хватит с меня! – заявил он во всеуслышание. – Ноги моей больше здесь не будет! И если у тебя есть хоть капля здравого смысла, – он ткнул мне в грудь толстым пальцем, точно стволом пистолета, – ты тоже уедешь.