Панихида по создателю. Остановите печать! (сборник) - Майкл Иннес (1938)

Вот почему Уинтер обрадовался, заметив, что Маммери сегодня вечером отправили за малый стол. Весь ужас системы Гропера как раз в том и состоял, что из вечера в вечер ты не мог знать заранее, с кем тебе придется общаться. Уже давно зародилось подозрение, что престарелый Пакстон, куратор студентов, изучавших математику, в чьи обязанности входил надзор за порядком рассадки, запутался в ней и, блефуя, сделал процесс совершенно спонтанным и произвольным. А однажды разразился настоящий скандал, когда профессору эсхатологии велели занимать малый стол три вечера подряд. Обычно профессора – люди воспитанные и общительные, а потому Маммери был единственным в колледже, кому, казалось, даже нравилось продиктованное доктором Гропером уединение за отдельным столом. Но на самом деле Маммери мошенничал. Малый стол на то и был малым, что легко сдвигался с места, и у Маммери вошло в привычку украдкой перемещаться вместе с ним так, чтобы подслушивать разговоры за средним столом. Это позволяло ему, делая вид, будто он предается отстраненным размышлениям, готовить почву для своих острот, которые он с таким успехом пустил, например, в часовне против Уинтера.

Сам же Уинтер, все еще в некотором раздражении предвидя хлопоты, возникшие из-за Паука, обнаружил, что его направили за средний стол вместе с ректором и доктором Буссеншутом. Чуть позже к ним присоединился Бентон, как раз тот самый старший куратор, у которого предстояло испросить дозволения на внеурочный отпуск для Тимми. «Едва ли можно даже нарочно составить более неприятную компанию за одним столом», – подумал Уинтер. Бентон считал Буссеншута горьким пьяницей. И Буссеншут знал об этом. В ответ доктор Буссеншут за глаза упрекал Бентона, что тот разговаривает с вульгарным провинциальным акцентом. Поэтому у него вошло в привычку консультироваться со студентами из самых отдаленных районов страны с целью определить, откуда вынесено столь невыносимое для уха произношение. И Бентон знал об этом. Однажды Буссеншут подслушал, как Бентон передавал кому-то слова Уинтера, будто он, Буссеншут, принадлежал к числу тех ученых, которым до конца жизни так и не удавалось освоить латинскую грамматику, а это, в свою очередь, утвердило Буссеншута в убеждении, что Уинтер человек интеллектуально бесчестный. Бентон и Уинтер недолюбливали друг друга чисто инстинктивно. И на столь же подсознательном уровне оба терпеть не могли Маммери, чей стол сейчас сантиметр за сантиметром подкрадывался все ближе к ним. Однажды Маммери тоже сорвался и при всех назвал Буссеншута поседевшим и потерявшим зубы бабуином, на что Буссеншут отреагировал заявлением, что подобные выражения недопустимы в академических кругах, а затем обрушил на Маммери яростную проповедь, основанную на известной цитате «Имя же нечестивых омерзеет»[47]. При этом все четверо входили в редколлегию и прилежно трудились бок о бок над журналом «Научное содружество».

Буссеншут сел за стол и окинул соседей добродушным взглядом. Затем, не меняя выражения лица, посмотрел на графин с вином.

– А, «Смит Вудхаус»[48] позднего ро́злива! Вино, неизменно украшающее любой стол. – Он наполнил свой бокал. – А букет так и вовсе потрясающий!

– Лично я, – громко произнес Маммери, словно бы обращаясь к портрету доктора Гровера над камином, – не стал бы оценивать качество портвейна по его аромату.

Бентон переместил стул, чтобы сидеть спиной к малому столу, и сказал:

– Жаль, что мы не можем отведать фонсеку[49] урожая тысяча восемьсот девяносто шестого года. – Бентон был человеком нервным и постоянно встревоженным, жил с оглядкой и часто вставлял реплики невпопад. – Да, мне бы хотелось выпить немного вина из того урожая.

Буссеншут расколол грецкий орех.

– Фонсека? Мы приберегаем его ко Дню отцов-основателей через месяц. Между прочим, я получил письмо от Джаспера Шуна.

– От того Шуна, что торгует оружием? – спросил Уинтер, чей склад ума всегда выделял аспекты, представлявшие общественный интерес.