Дневник пани Ганки - Тадеуш Доленга-Мостович (2018)

Я рад, что пани Реновицкая причисляет меня к своим старым друзьям. Однако, чтобы избежать всяческих недоразумений и подозрений, которые это обстоятельство могло бы подсказать Читателю, отмечу: товарищество наше, хоть и довольно давнее, поскольку началось оно еще во времена, когда пани Ганка едва успела закончить гимназию, всегда имело оттенок несколько братский. В январе 1938 года я и правда сидел в имении и о несчастье, которое обрушилось на дом семейства Реновицких, узнал значительно позднее. (Примеч. Т. Д-М.)

Разумеется, я не пошла на файф[4] к Дубеньским, хотя и получила новое платье, которое оказалось мне исключительно к лицу. Только нужно его немного укоротить. Чуть-чуть. На каких-то полпальца. Боже мой! Это было бы первое в Варшаве парижское платье на этих зимних праздниках. В пятницу дамы из французского посольства уже наверняка придут в новых моделях. Но что поделаешь: вот уже какое-то время преследует меня изрядное невезение.

Наконец я решила ничего не предпринимать и ждать возвращения Яцека. Еще не знала, потребую ли от него объяснений. Во сто крат больше желала бы, чтобы он предоставил их сам, без давления. Ведь он всегда был со мной откровенен. Никогда и ничего не могла я поставить ему в упрек. Мы же заключили брак по любви, и я знаю, что до сегодняшнего дня Яцек не перестал меня любить.

Мама, правда, говорит, что он не уделяет мне должного внимания, но ведь его карьера требует всех тех загородных поездок, заседаний и миссий. Я не сомневаюсь, он всегда обо мне помнит и не упускает ни одной возможности подчеркнуть это. Голову дала бы на отсечение, что у него нет любовницы, что он мне наверняка не изменяет. И вдруг узнаю́, что до меня у него была другая жена!

После долгих размышлений я пришла к выводу: тут должна скрываться некая тайна или даже мистификация. Яцек – с его солидностью, принципами, взглядами – и двоеженство! Невозможно даже представить себе! Под воздействием этих мыслей я несколько успокоилась. Автором письма могла оказаться просто какая-то сумасшедшая или шантажистка. Да и когда бы у Яцека было время жениться на ней? Ведь дядя забрал его за границу сразу после окончания школы, и за четыре года обучения в Оксфорде Яцек ни разу не был на родине. Автор же письма – никакая не иностранка, слишком уж хорошо она пишет по-польски. А значит – и когда же?..

Чем дольше я над этим размышляла, тем сильнее убеждалась: все дело тут в ошибке или мистификации. Я была убеждена: вот-вот вернется Яцек, распечатает письмо, рассмеется, пожмет плечами и скажет мне: «Смотри, Ганечка, какую забавную вещь я получил!»

Но все произошло иначе.

Яцек возвратился к восьми. Как обычно, очень нежно поздоровался со мной, попросил прощения, что не был на обеде, но, казалось, не обратил внимания на мое сообщение о том, что я тоже осталась без обеда. Лицо его выглядело несколько утомленным, а глаза – печальными. Потом он вошел в кабинет. Мне очень хотелось войти туда следом, но я понимала – следует ожидать его здесь, в зале. Вышел он только через час. По его внешнему виду ничего невозможно было понять. Он сел рядом, а когда дотронулся до моей руки, сделал это с обычным своим спокойствием. Изображая полную безмятежность, я спросила его без нажима:

– Прочел ли ты письма?

– Да, – кивнул он. – Ничего важного. Людка через неделю выезжает в Алжир, а посол шлет тебе поклоны.

Сердце у меня в груди сжалось. Стараясь контролировать себя и не дать дрогнуть голосу, я заметила:

– Мне кажется, ты получил какое-то неприятное известие, огорчившее тебя…

Я пронзила его взглядом, но он улыбнулся с таким искренним удивлением, что я собственным глазам не поверила. Недаром говорят: Яцек – прирожденный дипломат. И если бы он мне изменил, без сомнений, я никогда не сумела бы по нему понять это. Слишком уж умел он маскироваться.