Тайная жена Казановы - Барбара Линн-Дэвис (2016)

– Тсс, – он тоже засмеялся. – Мы всех в округе разбудим.

Он достал из кармана трутницу[14], опустился на колено. Я слышала резкий скрежет стали о кремень и вскоре увидела искры. Джакомо зажег маленькую свечку. Когда он встал и поднял свечу над нашими головами, я увидела, что мы стоим перед коваными железными воротами. Все пахло сыростью, как будто эту дверь уже давно никто не открывал.

– Где мы? – поинтересовалась я. Подняла голову и увидела простой оштукатуренный кирпичный дом. Совершенно не похожий на наш великолепный особняк, отделанный порфиром, розовым и зеленым мрамором, привезенным в Венецию из далекого Египта.

– Здесь я родился, – объявил Джакомо.

– Вот как! – Я постаралась изобразить восхищение.

Я услышала, как он глубоко вздохнул, видимо пытаясь взять себя в руки.

– Моя мать была единственным ребенком сапожника. Мой отец – актер – играл в труппе театра Сан-Самуэль. Он увидел ее здесь, шестнадцатилетнюю красавицу, и влюбился с первого взгляда. Девять месяцев спустя на свет появился я.

Он задул свечу, а я стояла очень тихо, прислушиваясь. Я все еще могла разглядеть его черный плащ и белую маску, которую он сейчас снял. Глаза его блестели – глаза истинного игрока. Он и теперь играл, уж меня-то ему не обмануть.

– Я прожил здесь до восьми лет, – продолжал он рассказ. – Я был болезненным ребенком, маялся неизвестной хворью. Носом постоянно шла кровь. Я был хилым мальчишкой. Плохо ел. Не был ни к чему приспособлен. И казался полным идиотом.

– Я в это никогда не поверю! – возразила я. – Совершенно на вас не похоже.

– Я говорю правду, – настаивал он, сохраняя свое обычное невозмутимое выражение лица. – А вылечила меня одна колдунья.

– Джакомо! – недоверчиво возразила я.

– Ну… в этом я не могу быть на сто процентов уверен. Может быть, это и выдумки. Одно мне известно: моя бабушка – которая меня воспитывала – отвела меня к колдунье, чтобы вылечить. Эта колдунья жила в лачуге на острове Мурано. Она заперла меня в сундук, произносила надо мною заговоры, пела, рыдала и стучала по крышке. Я понятия не имел, что происходит, но был слишком глуп, чтобы испугаться. Каким-то образом после этой встречи я излечился. Кровь стала идти все реже. Через несколько месяцев и мозги встали на место, и я наконец-то научился читать.

– Вы полагаете, что это было чудо? – спросила я, начиная испытывать восхищение.

– Я в чудеса не верю, ангел мой. Самый величайший дар Господа людям – это разум.

– Да, – согласилась я, ощущая разочарование. – Не знаю… чудо это или нет, che consolazione, все закончилось хорошо.

– Ну… почти, – произнес он, поднес мою ладонь тыльной стороной к своим губам и поцеловал. – Через шесть недель умер отец. Неожиданно гной пошел в мозг.

– Ох, Джакомо! – Я бросаюсь ему на шею.

Он наклоняет ко мне голову, я целую его щеки. Я ловлю себя на том, что плачу из-за него, мои слезы в конечном итоге смешиваются с его слезами. Я познала, что такое горе, мне приходилось успокаивать свою мать.

– А ваша матушка… ей пришлось второй раз выходить замуж? – поинтересовалась я, когда он взял себя в руки.

– Моя мама в двадцать пять лет осталась вдовой с шестью детьми. Ей пришлось зарабатывать нам на жизнь. – В словах его звучала горечь, только я не могла понять: он злится то ли на нее, то ли на сложившиеся обстоятельства. – Она стала актрисой и – все еще будучи достаточно молодой и невероятно красивой – пользовалась большим успехом. Через год она уехала в Санкт-Петербург, а потом приняла пожизненный ангажемент в Дрезден.

– И кто же тогда вас воспитал? – спросила я, ощущая за него тревогу.