Княжий суд - Корчевский Юрий Григорьевич (2010)

Я резко пригнулся, пропуская над собой его меч, и в это время, скользнув по моей спине, прикрытой кольчугой, прошелестел татарский джерид — короткое метательное копье, и вонзился батыру в живот. Кто-то из врагов явно метил в меня, а поразил татарина.

От тяжкого удара он качнулся, схватился за джерид левой рукой, напрягся и — выдернул. Из раны обильно потекла темная, почти черная кровь. В печень угодили, минуты его сочтены.

Однако татарин и не думал падать. Он перехватил копьецо и направил его наконечником в мою сторону. Теперь четырехгранный окровавленный наконечник смотрел мне в грудь. Метнуть его в такой сутолоке невозможно, но древко в два метра давало татарину преимущество, не позволяя мне приблизиться для сабельного удара.

Эх, пистолет бы сейчас! Но — увы, оба их я уже использовал.

Татарин попробовал ткнуть в меня копьецом; я отбил его выпад саблей, едва не перерубив тонкое древко. А на второй удар сил у него уже не хватило. Лицо его посерело, горлом пошла кровь, и он медленно завалился на бок. И только соседняя лошадь с ранее уже убитым татарином, по-прежнему сидящим в седле, не позволила ему свалиться на землю.

Фу! Дух бы перевести, да бой не кончился. Ряды вражеские таяли, как снег под мартовским солнцем. Не было уже той монолитной, грозной, закованной в броню силы. Живые уланы да мурзы сбились в несколько кучек, образовав очаги сопротивления.

— Глеб, Федор, Макар, вы как — живы?

— Здесь мы, воевода, недалече.

— Заряжайте пищали!

И через несколько минут:

— Готово, воевода!

— Цельтесь в этих, что еленге держат. Пли!

Грохот выстрелов. Татарский прямоугольный голубой стяг — еленге — покачнулся и упал. И неудивительно: никакая броня не убережет от попадания на такой маленькой дистанции выстрела.

Главный островок сопротивления — со стягом их — пал. Остальные, заметив, что стяга больше невидно, а пробиться к лесу уже невозможно, сдались в плен. И было таких всего около двух десятков.

Я привстал на стременах, осмотрелся. Тяжело далась победа, большой кровью. Все огромное поле — от леса до леса и от деревеньки до оврага — было усеяно телами. Местами и земли не видно из-за множества тел павших ратников и трупов лошадей.

Одолели врага, но цена непомерно высока. С каждой стороны было убито не менее семисот человек. Много! У татар была выкошена лучшая, тяжеловооруженная конница, у нас почти целиком полег Большой полк, имелись потери в других полках. Из двух федоровских десятков в живых осталось семеро, из трех макаровских — едва десяток уцелел. Прежде моя малая рать таких потерь не знала.

В Сторожевом полку боеспособных осталось чуть больше половины. Еще одна треть — раненые. Остальные — безвозвратные потери. Долго же нам и татарам придется зализывать раны. Ведь столкнулись на Итяковом поле лучшие полки с обеих сторон. А быстро нового воина не вырастишь, не выучишь, времени и сил на это уходит много. Похоже — теперь уж точно не до Казани будет. Рати просто обескровлены потерями.

Оставшуюся половину дня оказывали помощь раненым, формировали обозы, отправляли покалеченных на свою землю. С обозами уходила и часть ратников для охраны.

Следующим днем рыли братскую могилу да хоронили погибших. Уморились ратники, едва успели на третий день упокоить убитых.

Воеводы потрепанных полков собрались на совет. Проводили его прямо на воздухе. Стоял вопрос — что делать? Идти на Казань, выполняя указание государя, или бить ему челом, пытаясь убедить его завершить поход?