Твердыня тысячи копий - Энтони Ричес (2011)

Кавалеристов напугали изуродованные трупы соратников, они до тошноты насмотрелись, как бесхозных коней туземцы споро и безжалостно рубят на мясо, и сейчас никому не хотелось подобной участи как для себя лично, так и для скакуна, который был на войне самым верным и близким другом. Часть всадников двигалась вдоль колонны шагом, порой кто-то из верховых лучников пускал в вениконов стрелу, надеясь кого-нибудь выбить, а остальные силы крыла описывали вокруг бредущей дружины круги в поисках слабого места.

Чем выше поднималось утреннее солнце, тем круче становились и холмы. Все чаще и чаще от основной массы откалывались отдельные группки предельно измотанных варваров. Эти люди уже не могли поддерживать нужный темп, отставали все больше и больше, пока кавалеристы не накалывали их на копья. Головы без лишних церемоний отрубались и привязывались за волосы к седельным лукам, после чего ликующие всадники давали шенкелей коням, – и вновь начиналась кровавая охота, безжалостно гнавшая варваров вперед.

Несмотря на осеннюю пору, солнце к полудню стало настоящей пыткой для людей, не пивших со вчерашнего рассвета. Слабеющая дружина варваров несла все новые и новые потери, так что вскоре почти все конники обзавелись как минимум одной окровавленной головой, бившейся о круп коня.

Хрипя пересохшей гортанью и глотая воздух как рыба, Кальг тащился подле вениконского воеводы, изредка поглядывая на скаливших зубы кавалеристов, чьи лошади с легкостью держались параллельно колонне на дистанции в сотню шагов.

– Друст, в мой нос уже бьет вонь отчаянья. Что будем делать?

Воевода ничего не отвечал, лишь угрюмо смотрел себе под ноги на долгом подъеме по широкому, сухому долу.

– Друст, твоим людям нужна вода. Они на последнем издыхании. Через час ты потеряешь еще с полтысячи, к заходу солнца – в три раз больше. А утром вообще никто не встанет из-за истощения.

Поглаживая рукоятку меча, вожак вениконов подарил пленнику исполненный ненависти взгляд.

– Меня все сильнее тянет обменять твою гнилую башку на право свободного прохода.

Кальг пожал плечами, провожая глазами небольшой отряд, который скакал в голову колонны под знаменем-драконом[14].

– Что ж, вот и удобный случай. Это ведь их трибун на сером красавце. А доспехи-то какие… Давай, окликни его. А я погляжу, как вы сторгуетесь. Да только вряд ли что выйдет. Он же тебя вот где держит. Должно быть, только и думает, удастся ли к закату снести тебе башку, или светит еще одну ночь провести в чистом поле.

Не обращая внимания на окаменевшую челюсть воеводы, Кальг гнул свое:

– Обрати внимание: слева от нас кавалерии в два раза больше, чем справа. И неспроста. А знаешь почему? Да потому, что эти гады знают местность как свои пять пальцев, вот и не хотят, чтобы ты что-то такое лишнее обнаружил.

Друст настороженно вскинул бровь, однако задавать очевидный вопрос не стал. Кальг победно рассмеялся, поняв, что обрел-таки преимущество над вениконским царем.

– Вода, Друст. Вода и – хотя они сами об этом понятия не имеют – пища. А-а! Я так и думал, что это тебя заинтере…

Слова застряли у сельговина в глотке, когда Друст сдавил ему трахею. Почти не в состоянии сделать вдох, Кальг хрипел:

– Еды… хватит на всех… кто еще жив…

Притянув пленника ближе, воевода рыкнул ему в лицо:

– Где?!

Кальг замотал головой и даже оскалился, не обращая внимания на жжение в легких.

– Да пошел ты… прикончишь меня… сдохнешь сам…

Друст оттолкнул сельгова, выхватил охотничий нож и приставил кончик к горлу Кальга. Его голос был вновь ровным, гнев словно выгорел в огне неумолимой правды, что прозвучала в словах пленника:

– Вода и пища? Ну?!

Кальг зашелся смехом, словно не замечая, как холодное острие царапает щетину на кадыке, а невольный кашель сотрясает все тело.

– Убери железяку… если бы ты и впрямь хотел меня убить… давно бы прикончил…