Современная иранская культура - Ниматулла Фазели (2016)

Культурная история фокусируется на эмоциях, чувствах, ощущениях и серьезных переживаниях, в то время как историю культуры заботит лишь мысль или, говоря языком Фуко, «история систем мышления». Когда человек, подобный Фуко, исследует такие вопросы, как «история безумия», «история тюрьмы», «история сексуальности», «история клиники» и т. п., и при исследовании различных вопросов прибегает к археологии и генеалогии, это происходит потому, что методы археологии и генеалогии могут помочь проследить формирование наших первых эмоций, ощущений и концепций мира.

Изучая любой факт или феномен, культурная история преследует цель – выявить, как появляются исторические факты и как они превращаются в факты субстанциальные. Новая культурная история, которая обозначается аббревиатурой NCH, испытала на себе сильное влияние постмодернистской эпистемологии и критики позитивистской историографии с герменевтическим уклоном. Чрезвычайно важной новая культурная история считает силу текста. Такой подход сформировался под сильным влиянием идей таких теоретиков, как Фуко, Бахтин[48], Бурдье, Элиас и Мишель де Серто[49]. В 1960-е гг. он начал набирать обороты и уже воспринимался всерьез. В 1989 г., после публикации сборника статей одного американского историка под одноименным названием NCH, под этот подход была подведена солидная теоретическая база. Согласно новой культурной истории, исторические факты – это всего лишь социальные конструкции, и не существует никакой абсолютной истины вне человеческого разума, или, как минимум, интеллектуальный (ментальный) аппарат человека не способен раскрыть никакую абсолютную истину. Все факты проистекают из разума, воображения и предположений индивидов, и истина строится в тексте. Хайден Уайт[50], видный американский историк, в своей книге «Метаистория: Историческое воображение в Европе XIX в». (1973), рассмотрев взгляды четырех крупных историков Америки и Европы XIX века, наглядно показывает, как передача повествований через художественный жанр (будь то комедия, сатира, трагедия и т. д.) влияет на подачу одной и той же действительности. Поэтому с точки зрения культурной истории – и здесь она опять противоречит истории культуры – объективно история не подлежит изучению и исследованию, а истина всегда попадает под влияние культурных и исторических конструкций общества, иными словами, культурного или исторического опыта индивидов. Таким образом, никакое повествование прошлого не может считаться абсолютным отражением или реальной репрезентацией того, что было. Эта точка зрения в числе прочих была высказана вслед за выдвижением теорий репрезентации. Первая категория этих теорий стала известной под названием «конструкционизм» с такими ключевыми понятиями, как «социальные/исторические/ политические конструкции», подразумевающие конструирование смысла в социальном и культурном контекстах. Будто индивидуумы создают смыслы/значения и затем, по выражению Барта[51], делают их настолько внутренними, что начинают полагать, что они очевидны, изначальны, сущностны и субстанциальны.

Вторая категория теорий репрезентации, известная как «рефлекторная», считает смысл/значение чем-то внешним. Его отражают такие профессионалы, как историки, ученые, философы, социологи, фотографы, художники и т. д. Третья категория известна как «таргетированная репрезентация». Она рассматривает смысл как нечто интерсубъективное, конструируемое в процессе интеракций.