Жертвы заветного сада - Махаммад-Реза Байрами (2009)

Кази – Балаш позже узнал, что он фактически тоже был полковником, – поднял вверх свою кавалерийскую плеть таким движением, словно это была его собственная рука или вообще он не отделял ее от руки, а может быть, и пользовался ею как рукой; чтобы указать или направить на что-то.

– Я вижу ясно как день, что нас обрекли на смерть. Попомни мои слова, господин полковник!

И он ткнул нагайкой на восток, в сторону гор. Это был человек того типа, которые всегда готовы вскочить в седло, у кого всегда с собой плеть. Полковник снова рассмеялся:

– О каком ясном дне ты говоришь, Кази? Еще темно совсем. Можно подумать, что нюх твой сильнее стал, зато зрение ослабело!

Кази молчал. Он все так же бесцельно играл плеткой. А вот голос полковника изменился. Тот вздохнул. Потом заговорил словно бы сам с собой:

– Не понимаю, почему не дают мне ответа. Остановить их можно, только если действовать по моему плану. Не здесь и тем более не отступая. Если убедим руководство выполнить операцию, все вернется в прежнее русло.

– Сейчас нужно действовать только наверняка, – сказал Кази. – Вот уже неделя, как они тебе голову морочат. Когда ты послал план операции? По-моему, уже больше десяти дней. Он должен был попасть в советское консульство, оттуда в Баку и потом в Кремль. Они думают, что без одобрения Сталина ты всё равно ничего не сможешь. Теперь уже ничем не поможешь, даже если они согласятся.

– Почему же! – ответил полковник. – Ничего не изменилось. Все еще этот план можно осуществить. Всё, что нам нужно для успеха, – это мужество и готовность пожертвовать некоторым количеством жизней. И то и другое у нас есть.

И он жестом указал на себя и Кази. Тот ухмыльнулся. Полковник продолжал:

– Мне не нужна иностранная помощь, а только утверждение операции!

И он тронул Кази за плечо:

– Иди немножко отдохни. Скоро солнце взойдет. Скакуна убивает тяжелый груз, а не скорость.

Кази отошел.

Полковник пригласил Балаша в свою комнату. Подвел его к черному, закопченному чайнику на плитке, налил два стакана чая. Потом сказал:

– Тайное стало явным. Поэтому мы свободно говорили при тебе. Но не вздумай это всё опубликовать в газете! Это ослабит дух армии.

Балаш обещал быть сдержанным. Они оба сидели, погрузившись в раздумья. Какая-то мысль не давала покоя Балашу, но он не мог почему-то прямо спросить полковника о том, что его волнует. Мялся, мямлил… В этот миг он забыл и о наглости репортера, и даже о смелости. Черт бы побрал эту журналистику! Полковник заметил его состояние.

– Расслабься! Что хочешь спросить – спрашивай. – И он рассмеялся. – Может, последние наши деньки. Потому я тебя не огорчу. Кази тоже человек неплохой – три ночи он не спал, вот и всё. Очень нервный стал. Но если гилянский план одобрят, моя надежда – только на Кази. Его организаторская сила и быстрота действий поразительны. С десятью такими офицерами, как он, я всю страну могу завоевать.

Балаш решился:

– Извините за вопрос, господин полковник! Но, по вашему мнению, положение очень запутанное? Я хочу понять, что нас ждет.

– Я тоже не знаю! – ответил полковник. – Но мне говорит интуиция, что они решились на полное уничтожение Демократаческой партии или, как вы, азербайджанцы, говорите, «демократ партиясы»… Я за свою жизнь столько натерпелся, чтобы это понять! Расстояние от Боджнурда до Гомбада было больше, чем от земли до неба.

Пока Балаш не понимал, что имеет в виду полковник. Спросил:

– Какая же судьба нас ждет?

– Никто этого не знает. Никто! Но, опять же, как гласит ваша поговорка: «Когда конь рвет привязь с кола, один раз кол ударяется об землю и дважды – по его собственной шкуре». Возможно, наша судьба будет такой же.

Говорил полковник с горечью, но Балаш позже понял, что он отнюдь не пал духом. Наоборот, он-то и был единственным человеком, имевшим ясный план того, как бороться и как выйти из безвыходной на вид ситуации.