Провалившийся в прошлое - Абердин Александр М. (2011)

– Шерстистые носороги, Крафт, вымерли где-то десять, может быть, пятнадцать или даже двадцать тысяч лет назад, когда закончился ледниковый период. Если так, то мы с тобой провалились в прошлое и хрен теперь попадём на свой кордон. Мы больше вообще никуда не попадём, Крафтуля, поскольку уже попали в такую задницу, что хоть бери и стреляйся к чёртовой матери.

Пёс жалобно заскулил и стал переминаться с лапы на лапу, и Митяй, грустно улыбнувшись косматому другу, спросил:– Что, считаешь, не стоит стреляться, Крафт? Нам ведь обоим ещё даже тридцатника не стукнуло, и вся жизнь впереди! А ты хоть представляешь себе, какая нас теперь ждёт жизнь, если мы действительно провалились в такое далёкое прошлое, что в нём шерстистые носороги водятся? Это, дружище, каменный век. В гробу я такую жизнь видел в белых тапочках, Крафтуля.

Пёс, словно поняв смысл сказанного, тихонько заскулил, а Митяю тотчас пришла в голову умная мысль.

– Нет, это, наверное, просто чьи-то дурацкие шуточки. Блин! Точно! Это всякая учёная сволочь испытывает на нас какой-нибудь гипноизлучатель, и мы с тобой сейчас просто сидим в машине, как мумии, а она стоит себе тихо и мирно на обочине. Ладно, Крафтуля, раз так, то давай не станем суетиться и спокойно покемарим. Тем более что я действительно не прочь вздремнуть.

Так Митяй и сделал. Даже толком не оглядевшись, он выкурил сигарету, слегка опустил стекло со стороны Крафта, приподнял стекло со своей, поёрзал в кресле, устраиваясь поудобнее, и попросту заставил себя сначала задремать, а потом и вовсе уснуть. Проспал он часов шесть, не меньше, и проснулся оттого, что, во-первых, в кабине стало слишком жарко, а во-вторых, пёс начал скулить. Ему требовалось справить свои собачьи дела. Митяй открыл глаза, вздохнул и огляделся. Время близилось к полудню, солнце припекало не на шутку, но, несмотря ни на что, никто даже и не собирался выключать тот чёртов гипноизлучатель, который заставлял его видеть радикально изменившийся пейзаж, а он, признаться, поражал воображение. Прямо перед «Шишигой», за рекой Голышкой, до безобразия широкой, много шире, чем Пшеха в родном настоящем, стеной стоял высоченный лиственный лес. Слева до Митяя доносился отчётливый, громкий шум реки. В паре сотен метров Голышка, как и положено, впадала в Пшеху, а вот та своей полноводностью ничем не уступала Кубани в среднем течении, хоть корабли по ней пускай.

За спиной Митяя – это он увидел через зеркало заднего вида – расстилалась холмистая степь не степь, нонечто вроде этого, с высокими кустами и деревьями, но самое ошеломляющее он увидел справа. Там тоже лежала лесостепь, и в ней километрах в двух паслись десятка полтора таких здоровенных мамонтов, что Митяй даже обомлел. Он достал из бардачка полевой бинокль и принялся рассматривать их. Эти косматые млекопитающие имели в высоту метров под шесть, и экологу снова сделалось до жути страшно, хотя мамонты вели себя миролюбиво. Они обламывали и ели ветки деревьев. Кажется, это были дубы немалого размера. Выше по течению Голышки Митяй увидел гигантского оленя, пришедшего на водопой, и сразу же узнал в нём Megaloceros giganteus – большерогого оленя, животное также вымершее не менее семи тысяч лет назад, современника страшных махайродов – огромных саблезубых кошек. Вспомнив о них, егерь громко цыкнул на начавшего громко подвывать, а не просто поскуливать Крафта:

– Цыть, дубовая голова! Дай мне сначала добраться до оружия. Только после этого я тебя выпущу.