Арсен Люпен (сборник) - Морис Леблан (2001)

Сыщик промолчал. Побег Люпена, за который он считал себя ответственным, поскольку своими показаниями ввел правосудие в заблуждение, теперь казался Ганимару позорным пятном. Возможно, он навсегда испортил себе карьеру.

– Боже мой, Ганимар, не огорчайтесь же! Если бы вы не заговорили на суде, я заставил бы выступить любого другого. Подумайте, мог ли я допустить, чтобы Бодрю Дезире осудили?

– Значит, на суде были вы сами? И теперь вы стоите здесь, передо мной?

– Я, все я, и только я!

– Возможно ли?!

– О, здесь не надо быть волшебником. Достаточно нескольких лет, как говорил наш милейший председатель, чтобы хорошенько подготовиться ко всем случайностям.

– Но это лицо? Глаза?

– Поймите, если я целых полтора года работал в госпитале, то, конечно, не из любви к искусству. Я полагал, что тот, кто со временем будет называться Арсеном Люпеном, должен уметь побеждать банальные признаки внешнего сходства. Что такое наружность? Ее легко изменить по-своему. Известное подкожное впрыскивание парафина вздувает кожу в любом месте. Дубильная кислота превращает вас в индейца. Сок чистотела украшает разнообразнейшими лишаями и опухолями. Одни химические соединения влияют на рост бороды и волос на голове, а другие – на звук голоса. Прибавьте к этому два месяца строгой диеты в камере номер двадцать четыре и тысячу упражнений, чтобы привыкнуть говорить с определенной мимикой, склонять голову на сторону и ходить сгорбившись… Наконец, пять капель атропина в глаза, чтобы придать им блуждающее, растерянное выражение, – и дело в шляпе!..

– Я не понимаю, как сторожа…

– Мое превращение совершалось постепенно, и они не могли заметить ежедневных изменений внешности.

– Но как же Бодрю Дезире?

– Бодрю существует. Это ни в чем не повинный бедняк, с которым я встретился в прошлом году и который действительно имеет со мной некоторое сходство. На случай возможного ареста я пристроил Бодрю в надежное место и сперва принялся изучать черты, отличавшие нас друг от друга, чтобы смягчить их в себе, насколько это возможно. Мои друзья устроили дело таким образом, что Бодрю провел ночь в участке, куда обычно привозили меня, и вышел оттуда приблизительно в одно время со мной. Это совпадение могло быть легко засвидетельствовано. Подсовывая Бодрю полиции, я создал обстоятельства, при которых правосудие неизбежно должно было наброситься на него. Так что, несмотря на неодолимые трудности подмены одного арестанта другим, суд скорее поверит в нее, чем признает свою несостоятельность.

– Да, действительно, это так, – пробормотал Ганимар.

– И наконец, – воскликнул Люпен, – у меня в руках был огромный козырь: все ожидали моего побега. Поймите же, чтобы исчезнуть, не сбегая, надо было заставить всех заранее поверить в мое намерение, чтобы оно казалось абсолютно непреложным решением, истиной – ясной, как солнечный свет. Я этого хотел – и добился. Арсен Люпен не будет присутствовать на своем процессе! И, когда вы встали, сказав: «Это не Арсен Люпен», было бы странно, если бы кто-нибудь усомнился в ваших словах в ту минуту. Если бы хоть один человек решился возразить: «Ну а может быть, перед нами все-таки Люпен?» – тогда я пропал бы.

Внезапно, схватив сыщика за руку, он продолжал:

– Ну-ка, Ганимар, признайтесь, вы ведь ждали меня у себя дома в четыре часа, через неделю после нашего свидания в тюрьме Санте? Вы ожидали меня, как я вас просил?

– А тюремная карета? – спросил Ганимар, избегая прямого ответа.

– Глупости! Мои друзья подменили старый негодный экипаж и хотели заставить меня рискнуть. Я знал, что дело удастся только при исключительных обстоятельствах. Но я счел, что лучше совершить попытку бегства и предать ее полной огласке. Мой первый смело рассчитанный шаг убедил всех в том, что я смогу совершить и второй побег.

– А как же сигара?..

– Моих рук дело, как и выдолбленный нож.

– А записки?

– Все написаны мной.