При свете луны - Гилберт Кит Честертон (1911)

Медведеподобный остановился перед Джилли, отчего пришлось остановиться и маленькому. Голосом пусть более басовитым, но не менее добрым, чем у Пуха, из дома на Пуховой опушке, произнес:

– Извините, мэм, я не расслышал, что вы сказали.

С чуть склоненной головой – сказывалось воздействие руки, которая держала его ухо, – молодой человек продолжал говорить, обращаясь непонятно к кому: «…нимб, ореол, корона, паргелий…»

Джилли не могла утверждать наверняка, то ли все происходит на самом деле, то ли последействие анестетика искажает ее восприятие действительности. Благоразумие подсказывало ей, что нужно молча развернуться и бежать к регистрационной стойке мотеля, но в сложившихся обстоятельствах благоразумие более не пользовалось ее полным доверием, так что она повторила:

– Улыбчивый мерзавец украл мой автомобиль.

– …северное сияние, полярное сияние, звездный свет…

Видя, на ком сосредоточено внимание Джилли, гигант представил своего спутника:

– Это мой брат, Шеп.

– …сила света в канделах, световой поток…

– Рада познакомиться с тобой, Шеп, – откликнулась Джилли. Не потому, что действительно обрадовалась новому знакомству, просто не знала, что сказать, никогда не попадала в подобную ситуацию.

– …квант света, фотон. – Шеп не встретился с ней взглядом, продолжал бубнить свое, пока Джилли и его старший брат разговаривали.

– Я – Дилан.

Не выглядел он как Дилан. Скорее как здоровяк из сказок или легенд – скажем, Самсон.

– Для Шепа это обычное дело, – объяснил Дилан. – Вреда он никому не причинит. Не волнуйтесь. Просто он не совсем… нормальный.

– А кто сейчас нормальный? – пожала плечами Джилли. – После тысяча девятьсот пятьдесят третьего года нормальность недостижима. – Слабость заставила ее привалиться к одной из стоек, на которых держалась крыша пешеходной дорожки. – Надо позвонить копам.

– Вы сказали «улыбчивый мерзавец».

– Сказала дважды.

– Что за улыбчивый мерзавец? – спросил он, и по голосу чувствовалось, что ответ нужен ему крайне срочно, словно «кадиллак» украли у него, а не у нее.

– Улыбчивый, жрущий арахис, тыкающий иглой, крадущий автомобили мерзавец, вот какой мерзавец.

– У вас что-то на руке.

Она с любопытством посмотрела на свою руку, ожидая увидеть воскресшего жука:

– A-а. Пластырь.

– Банни. – И широкое лицо здоровяка потемнело от тревоги.

– Нет, пластырь.

– Банни, – настаивал он. – Вам этот сукин сын наклеил полоску пластыря с Банни, а мне – с танцующей собакой.

Крытая дорожка освещалась достаточно хорошо для того, чтобы Джилли увидела: у нее и у Дилана на сгибе руки идентичные полоски детского пластыря, у нее – с кроликом, у него – с веселым щенком.

Она услышала Шепа: «Люмен, кандела в час, люмен в час», – прежде чем отключила его голос.

– Я должна позвонить копам, – вспомнила она.

– Нет, нет, нет, копы нам не нужны, – возразил Дилан очень серьезно. – Разве он не объяснил вам, что к чему?

– Кто?

– Безумный врач.

– Какой врач?

– Ваш тыкающий иглой мерзавец.

– Так он врач? Я приняла его за коммивояжера.

– С чего вы решили, что он коммивояжер?

Джилли нахмурилась:

– Точно не знаю.

– Очевидно, что он – один из врачей-безумцев.

– Почему тогда он отирается в мотеле, набрасывается на людей, крадет автомобили? Почему просто не убивает пациентов в палатах интенсивной терапии, как ему и положено?

– Вы в порядке? – Дилан всмотрелся в собеседницу. – Вы неважно выглядите.

– Меня чуть не вырвало, но я сдержалась, потом снова чуть не вырвало, но я опять сумела подавить тошноту. Это последействие анестетика.

– Какого анестетика?

– Может, хлороформа. Этот безумный коммивояжер… – Она покачала головой. – Нет, вы правы, он врач. Коммивояжеры не пользуются анестетиками.

– Меня он просто ударил по голове.