Дитя огня - Юлия Крён (2012)

Им удалось найти немного ягод и яблок. Ягоды были сухие, яблоки сгнили, но все же кое-как наполнили пустой желудок. Кроме того, Арвид и Матильда обнаружили пещеру: хотя в ней едва можно было выпрямиться в полный рост, она служила неплохим укрытием от преследователей и защищала от холода и ветра. Внутри лежали ветки, и довольно сухие, и Арвид смог развести огонь. Пламя поднималось невысоко, давало много дыма и вскоре превратилось в раскаленные угли, излучающие лишь слабое тепло. Тем не менее его оказалось достаточно, чтобы зажарить мясо убитой белки. В воздухе стоял неприятный запах паленой шерсти, разлетались брызги жира, а резать мясо, не имея ничего, кроме острого камня, было трудно. Жевать его было еще труднее: Матильда и Арвид с трудом глотали жесткие куски. Через некоторое время боль в желудке прошла, а вечером, едва закрыв глаза, беглецы погрузились в глубокий сон без сновидений.

На следующий день Матильда почувствовала в себе силы идти дальше. Голод и холод по-прежнему не отступали, но самым страшным мучением для нее стала боль в ногах. Прежде Матильда никогда не ходила по такой земле – изрытой корнями деревьев и усыпанной камнями, которые впивались в ее ступни, оставляя кровавые раны. В монастыре девушка привыкла ступать по гладкому камню и теперь думала, что прежде всегда парила над землей. Ей казалось, что тогда ее тело было очень легким, а не отягощенным усталостью и переживаниями. Боль была уделом старых и немощных и не имела к ней никакого отношения. Она еще молода, она ни разу не болела. Во время постыдных женских кровотечений Матильда иногда испытывала неприятные тянущие ощущения, но так долго не обращала на это внимания, что забыла о способности своего тела дарить новую жизнь. Плоть не имела никакого значения там, где заботились о спасении бессмертной души. И даже здесь, где казалось, что душа погибает, тело Матильды не выглядело цветущим. Оно стало ее врагом и то и дело угрожало подчинить себе ее волю – волю к продвижению вперед, волю к жизни.

Однажды ноги Матильды свело судорогой, и девушка заплакала от жуткой боли. Заметно смутившись, Арвид жестом предложил ей сесть и принялся осторожно разминать ее ступни у себя на коленях. Боль сменилась наслаждением. Таких ощущений Матильда в монастыре не испытывала, и сначала ей было неловко. Однако она смущалась не настолько сильно, чтобы убрать ноги и отказаться от помощи. А поскольку удовольствие от прикосновений Арвида было сильнее, чем стыд, девушка отважилась нарушить молчание, которое часто воцарялось между ними за два дня, прошедшие с момента их побега.

– Расскажи мне о Жюмьежском монастыре. Говорят, он очень большой.

– Уже нет, – коротко ответил Арвид. – Много лет назад его разрушили норманны. С тех пор он так и не был восстановлен, хотя монахи над этим работают. Я и сам перетаскал много камней.

Поэтому у него такие сильные руки – руки, которые теперь, разминая ее ступни, казались очень мягкими и нежными. В нем было много противоречий: тонкие черты лица, отличающие людей знатного происхождения, и способность жестоко и хладнокровно убивать животных, присущая охотникам и крестьянам; грусть, которая часто затуманивала его взгляд, и внезапная ярость, которая порой его охватывала. Арвид так боялся, что никогда не выберется из этого леса, и так настойчиво стремился найти дорогу, несмотря на опасность. Казалось, что воспоминание о монастыре скорее мучило его, чем придавало ему сил, и Матильда быстро сменила тему.

– Расскажи мне о Нормандии, – попросила она, – расскажи о графе Вильгельме.

В монастыре то, что происходило вне его стен, не имело значения. И хотя здесь, в лесу, Матильда была так же отрезана от мира, если будет на то воля Божья, когда-нибудь они выйдут из леса, и тогда ей придется осваиваться в новом окружении. Чем больше она будет о нем знать, тем легче ей будет справиться с этой задачей.

– Граф Вильгельм – сын Роллона.