Невинность палачей - Барбара Абель (2015)

Ранее, в тот же день

Алин Верду, 43 года, и Тео Верду, 15 лет

Нужно оставаться спокойной, чего бы это ни стоило… Конфронтация ни к чему не ведет. Если, конечно, не хочешь выйти из себя, потерять лицо, потерять свое время. Причем – совершенно впустую. С некоторых пор Алин Верду живет с неприятным чувством, что все валится из рук. С ощущением беспомощности. С ощущением, что ты не в силах справиться с обстоятельствами, в которых нет ничего необычного, – просто жизнь с ее кортежем случайностей. Усталость… Нежелание зря тратить силы.

– Тео! Мне будет приятно, если ты поедешь со мной к дедушке. Он тоже обрадуется.

– Серьезно? У деда память как решето, он уже не помнит, кто я!

– Неправда. В прошлый раз он спрашивал, как у тебя дела.

– Можно поехать завтра.

– То же самое ты говорил вчера.

– Ты бредишь, ничего такого я не говорил.

– Может, прервешься, когда я с тобой разговариваю?

«Впереди по курсу вражеский самолет!»

– Сейчас не могу! Нужно прикончить этот… кусок дерьма! На, получай!

– Тео, не сквернословь!

– Да ладно, мам! Может, оставишь меня в покое? Я не хочу ехать к деду. Бесполезная трата времени. Даже если он меня узнает, то забудет, что я приезжал, как только дверь за нами закроется.

– Да, но мне все равно хотелось бы, чтобы ты поехал со мной.

Женщина и подросток. Мать и сын. А между ними – экран. И все, конец диалога. Начало боевых действий. Сценарий, который Алин знает наизусть. Тео, впрочем, тоже. Но если мать боится его повторения и сдерживается, несмотря на желание упрекнуть, сын дерзко отметает ее попытки решить дело миром, у него всегда наготове возражения. И пока она старается не сорваться, он теряет к происходящему интерес. Женщина цепляется за остатки авторитета, которым, как ей кажется, она еще обладает, – и подросток разбивает его вдребезги нажатием кнопки на контроллере своей PS4.

– Сдохни, придурок!

– Тео!

– Мам, я не с тобой разговариваю…

В этом-то и проблема. С некоторых пор он разговаривает не с ней. Тео говорит с приятелями, с экраном компьютера, с телефоном, с котом, иногда даже сам с собой… Но все реже и реже – с ней, своей матерью.

Алин давно прошла этап, когда задаешься вопросом «Куда делся ласковый, веселый ребенок, который смотрел на меня с такой любовью и восхищением?». Поставила крест на прошлом и своих воспоминаниях о шаловливом и дружелюбном маленьком мальчике. И той матери, какой она была. Которой достаточно было нахмуриться, чтобы вернуть Тео на путь истинный. Которая могла, не стыдясь, поцеловать своего малыша, обнять, приласкать. Дать ему совет. Поделиться с ним мороженым, задумкой, секретом. И, наверное, самое мучительное – это отражение себя самой, которое она видит в глазах сына. Отжившая свой век. Has-been[3]. Тупая. Старая. Дура. Старая дура…

У Тео богатый лексикон. Он ругается часто и грязно. И давно забыл, что при родителях, вообще-то, это делать не принято. Он позволяет себе говорить все, что думает, когда хочет и в какой хочет форме. Алин же пользуется избитыми родительскими формулировками, которые давным-давно слышала из уст собственной матери и зарекалась повторять в разговоре со своими детьми: «Не-смей-говорить-со-мной-таким-тоном, я-не-твоя-подружка!» И это тоже больно – осознавать, что сын испытывает к тебе чувства, которые ты сама когда-то испытывала к родителям: смесь жалости и пренебрежения, приправленную раздражением. И Алин привыкает к «Да ладно, мам, оставь меня в покое!», «Ну ты меня достала!» и «Ну да, конечно…», сопровождаемым тяжелым, усталым вздохом. Это цена мирного сосуществования, каким бы иллюзорным оно ни казалось.