Этим вечером я буду неотразима. Не все француженки парижанки - Лора Ватрен, Лайла Демэй (2008)

У Мик безупречная укладка на золотисто-каштановых волосах. Но покрасневшие руки свидетельствуют о тяжелой трудовой жизни. Она начала работать в семнадцать лет. Мик хотела быть артисткой, как и ее тетка, певица и танцовщица в Мулен Руж и в Шатле, которую все звали Бреваль и на которую она регулярно ходила любоваться. Но, в конце концов, она начала свою карьеру в типографии. «Ох уж эти строчные литеры, сколько их прошло через мои руки!» Мик больше всего на свете дорожила своей независимостью. «Я всю жизнь работала и ни разу не попросила у мужа денег на чулки». Когда ее подруга Мариэль-Фредерик Тюрпо победила на выборах мэра Свободной коммуны Монмартра, она произнесла фразу, вполне в духе как Мистенгетт,[22] так и Фредерика Дара:[23] «Я довольна, наконец-то женщина стоит во главе Монмартра, ну, теперь мы им покажем, всем этим мерзавцам» (имея в виду мужчин). По мере того как она вспоминала свою жизнь, ее лицо озарялось лукавой улыбкой, а в бледно-голубых глазах загорались огоньки гордости. В руках она теребила врученную ей когда-то Медаль Парижа, из которой она сделала подвеску. «Она из позолоченного серебра, это очень высокая награда!» С нежностью она вспоминала и говорила о своем дорогом Бертране (Деланое, мэре Парижа) и не менее дорогом Даниэле (Вайане, мэре XVIII округа). «Это мои друзья, и Жюппе[24] тоже. Все они приходили к нам в дом! Но мы никогда не говорили о политике».

2 января Мик воссоединилась со своим любимым Анатолем и со своими друзьями Франциском Пульбо и Морисом Хисом.[25] Ее прах был погребен на кладбище Монмартра, недалеко от останков Гулю, музы Тулуз-Лотрека, королевы канкана и матери парижских цыпочек. И теперь с высоты холма весь Монмартр простирается перед ней, как на ладони!

Люлю, уроженка Ланд

Она могла бы быть подругой Мик. Впервые мы увидели ее в воскресенье во второй половине дня в дискотеке «Балажо» на улице Лапп, куда она заходит по выходным, чтобы встретиться со своими подругами и потанцевать. Но по выходным в «Балажо» приходится быть постоянно на чеку, потому что нет отбоя от жиголо из стран восточной Европы, ведущих охоту на кошельки и состояния пожилых дам. Но Люлю не проведешь, и она никогда не попадется на эту удочку. В свои семьдесят пять лет она приходит сюда, чтобы повеселиться вволю и потанцевать под аккомпанемент аккордеона Джо Привата-младшего, сына короля «пианино на заплечных ремнях». Полька, вальс, ява, фокстрот, танго… все это представляется причудливой смесью доброго старого дансинга с танцплощадкой в самом сердце квартала Бастилия, ныне обезличенного продавцами панини и псевдороскошными барами, который не имеет ничего общего с районом, где когда-то нашли прибежище маргиналы всех мастей и девицы легкого поведения.

И ей тоже вручили медаль, медаль за доблестный труд, которую она повесила в своей каморке консьержки на улице Бальзака в VIII округе над маленьким столом, где гордо выставила напоказ подарки и сувениры жильцов и собственников дома, привезенные ими со всего света (плюшевые игрушки, примитивные безделушки и пустячки в стиле дешевого китча, кварта vino tinto, красного итальянского вина от авиакомпании «Алиталия»). Но есть в доме и те, кто не захотел утруждать себя подобными глупостями.