Застольные беседы - Плутарх

Участники беседы: Аристон, Плутарх, Кратон, Сосий Сенекион

1. На первом месте у нас стоит вопрос о философствовании за вином. Ты ведь помнишь, что в Афинах у нас как-то после обеда возник разговор о том, уместно ли, и в какой мере, за вином вести философские речи. Присутствовавший тогда Аристон воскликнул: "Ради богов, неужели [f] есть люди, которые не уделяют философам место за пиршественным столом?" "Есть, друг мой", - ответил я, - и они еще высокомерно подшучивают, говоря, что философии, как матери семейства, не подобает выступать [118] с застольными речами и что персы правы, {5} развлекаясь вином и плясками в обществе наложниц, а не жен. Так, полагают они, надлежит действовать и нам, привлекая к симпосию музыку и поэзию, но не тревожа философию, ибо и ей неуместно принимать участие в пиршественном веселье, и мы в этой обстановке не настроены соответствующим образом. Ведь и софист Исократ, когда его на пирушке попросили сказать что-нибудь, не нашел ничего больше, как следующее: "В чем я силен, это сейчас не ко времени, а что сейчас ко времени, в том я не силен"".

{5 ...персы правы... — Макробий, ставя этот же вопрос (Macr. Sat. VII 1, 3), указывает не на персов, а на парфян; ср. Ath. 145 d. Геродот, однако, говорит об ином обычае персов, «по которому устроители большого пиршества сажают с собой за стол своих наложниц и законных жен...» (V 18). Из дальнейшего текста Геродота явствует, что запрет на участие замужних женщин в пиршествах налагали македонцы. Известно, что таков же был обычаи греков, и потому ссылка именно на персидские обычаи необязательна и вызывает недоумение у некоторых комментаторов (см.: Abramowic-zόwnα Ζ. Komentarz krytyczny i egzegetyczny do Plutarha. Torun, 1960. S. 19).}

[в] 2. Тут громко вмешался Кратон: "Клянусь Дионисам, Исократ прекрасно обосновал свой отказ, ведь иначе он развернул бы такие периоды, что разогнал бы из этого симпосия всех Харит. {6} Но не одно и то же, исключать ли из симпосия риторику или исключать философию. У философии иное положение: ей, как учительнице жизни, {7} подобает не чуждаться ни игры, ни какого-либо отрадного развлечения, но во все вносить меру и своевременность: иначе нам пришлось бы преградить доступ к застолью так же и благоразумию и справедливости, наглядно показывая тем самым нелепость высокомерного пренебрежения к философии. Итак, если бы нам довелось, уподобляясь гостеприимцам Ореста, {8} молча есть и пить в законодательном собрании, {9} то наша необщительность имела бы некоторое [с] оправдание, вытекающее из обстановки; но если Дионис подлинно Лиэй-освободптель, {10} и прежде всего отрешает от уз языки, предоставляя речам полную свободу, то было бы, полагаю, грубым неразумием именно там, где господствует свободоречие, лишиться наиболее необходимых речей. Ведь в философских рассуждениях мы разбираем и вопросы, касающиеся симпосиев, - какими качествами должны обладать их участники, каковы правила поведения за вином: как же нам из самих симпосиев устранять философию, будто бы она была неспособна подтвердить на деле то, чему она учит на словах".

{6 ...разогнал бы... всех Харит. — В метафорическом смысле — лишил бы пир привлекательности и радости. Хариты (лат. Gratiae — Грации) — дочери Зевса и океаниды Эвриномы, богини вечной юности и дружеского расположения; по Гесиоду, их три сестры: Эвфросина («Благая радость»), Аглая («Сияющая») и Талия («Цветущая») (Теогония, 907—911).}