Загадка Рафаэля - Пирс Йен (2005)

Бурная деятельность музейных интриганов в конце концов привела к одной весьма положительной перемене. На одном заседании Боттандо предложил, чтобы комитет с музейной стороны возглавил кто-нибудь другой, поскольку у Ферраро и без того дел невпроворот. Ферраро с готовностью согласился, так как действительно испытывал нехватку времени, и генерал предложил на его место Спелло. Боттандо было немного неловко за свой поступок, но к этому времени он уже начал разделять неприязнь Томмазо к начальнику отдела скульптуры Ферраро. Ужасно заносчивый характер. Он не мог себя контролировать, замечания высказывал в оскорбительной форме и считал свое мнение единственно верным.

Однако Ферраро, безусловно, стоило поблагодарить хотя бы за то, что он с такой готовностью ушел, оставив после себя лишь свои маниакальные проекты — безумно дорогие и абсолютно нереальные. Спелло, по мнению Боттандо, куда лучше подходил для работы в комитете, тем более что он изо всех сил старался свести ее к минимуму.

— Значит, ты заявил Томмазо, что он снова сел в лужу? Ах, как бы я хотел там присутствовать! И желательно с магнитофоном, чтобы было потом чем позабавить своих ребят, — восхищенно говорил Спелло.

— Я не сказал этого прямо, — возразил Боттандо. — Я просто намекнул — не форсируя, между делом, во время обсуждения мер безопасности. Я сказал, что некоторые высказывают сомнения в подлинности картины.

— А стоило так рисковать? — спросил специалист по этрускам, не в силах сдержать широкой ухмылки, несмотря на явное смущение Боттандо.

— Конечно, нет. Своей помощнице я посоветовал забыть об этом деле. Но ведь Аргайл тоже мог рассказать о своем открытии кому угодно, он мне не докладывает. Поэтому я решил, что будет лучше для всех — и для музея, и для нашего отдела, если я намекну Томмазо о возможном развитии событий.

— И как всякий гонец с плохими вестями, ты услышал много слов благодарности за свою информацию?

— Извержение Везувия — ничто по сравнению с тем, что я получил, — ответил Боттандо, вспомнив побагровевшее от злости лицо директора. — В первую секунду мне даже показалось, что он меня ударит. Да, это было настоящее представление. До сих пор не понимаю, как такой маленький человечек мог орать таким страшным голосом? Сравниться с ним, и то не в полной мере, мог лишь голос Ферраро, когда он попытался вмешаться и сменить тему обсуждения.

— Выходит, Томмазо принял новость без восторга? — продолжал радоваться Спелло, готовый выслушивать эту историю множество раз, такое наслаждение она ему доставляла.

— Естественно. Но, надо отдать ему должное, он быстро взял себя в руки и даже извинился. Томмазо объяснил мне, почему так разволновался. Хотя его версия насчет Корреджио сильно отличалась от твоей. По его словам, он стал жертвой махинаций нечистого на руку продавца и слабости характера директора галереи.

Спелло фыркнул:

— А ты ожидал, что он возложит всю ответственность на себя?

— Конечно, нет. Но это было давно и сейчас уже не имеет значения. Гораздо важнее то, что на сей раз он уверен в том, что картина настоящая. Даже выдал мне целую кипу заключений специалистов, проводивших экспертизу после продажи Рафаэля на аукционе.

— Ты их прочитал?

— Я отдал их Флавии. Пусть это будет ей наказанием за то, что она слушает своего Аргайла. Но Томмазо держался очень уверенно и, наверное, готов отвечать за свои слова. В конце концов, родословная у этой «Елизаветы» получше многих. Если она прошла экспертизу, то не может быть совсем уж фальшивкой.

— О-о, какая жалость, — опечалился Спелло. — Не успев подарить мне надежду, ты уже отнимаешь ее. И все равно, — продолжил он, снова загораясь, — отличная история. И может быть, еще получит продолжение, — с оттенком злорадства добавил он.