Флэшмен и краснокожие - Джордж Макдоналд Фрейзер (1982)

– А что вам еще про них известно помимо их дурацкой болтовни? – спрашиваю я довольно резко, поскольку он мне сразу не понравился – я быстро смекнул, что он один из тех мерзких зануд, которые повсюду шныряют с сачком для бабочек и записной книжкой, якшаются с ниггерами и растрачивают университетские фонды на драгоманов[7]. Он вскинулся, но ему рассказали, с кем имеет честь и что я не понаслышке знаком с индейцами, не говоря о разных других аборигенах. Тогда субъект протянул мне свою дряблую ладошку и даже снизошел до пары вопросов, касающихся моих странствий по Америке. Услышав про то, что я был в семьдесят шестом с Терри и Кастером, он воскликнул кисло: «Да неужели?», повел плечом и пустился в разглагольствования, которые только и слышишь от всей этой компании. Ну, в общем, про скверное обращение янки с племенами равнин после их Восстания и вообще про индейскую политику, про ужасы резерваций, о жестокостях, которые под флагом цивилизации обрушиваются на ни в чем не повинных кочевников, которые хотят только, чтобы их оставили в покое, дали вести спокойную жизнь мирных пастухов, лелеять свою немудреную культуру, почитать древних богов и пороть всякую чепуху насчет фавнов в Аркадии. По счастью, я не успел пообедать.

– Благородные дикари, значит? – говорю я, воспользовавшись моментом, пока он переводил дух, и удостоился в ответ взгляда, исполненного сентиментального негодования.

– Смею придерживаться подобного мнения. А вы, надо полагать, не согласны?

– Смотря кого именно имеете вы в виду, – отвечаю. – Пятнистый Хвост, скажем, был настоящим джентльменом. А вот Чико Веласкес, наоборот – негодяй, каких свет не видывал. Впрочем, вам, скорее всего, не доводилось встречаться с ними. Так, может, по коньячку?

Он сделался пунцовым.

– Спасибо, нет. Под джентльменом, насколько я понимаю, – продолжает он, весь кипя, – вы подразумеваете сломавшегося человека, в отчаянии сложившего оружие, а негодяем называете любого непокорного патриота, не смирившегося с несправедливой властью чужаков и восставшего против грабительских договоров…

– Если для того, чтобы стать непокорным патриотом, нужно отрезать женщинам пальцы и украшать ими одежду, то Чико – настоящий патриот, это точно, – говорю я. – И это, заметьте, самая безобидная из его выходок. Эй, человек, еще стаканчик, и нечего на меня так таращиться, слышишь?

Мой новый приятель покраснел еще пуще, у него перехватило дух. Он явно был не готов спорить на тему Чико Веласкеса и вышел из себя, на что я и рассчитывал.

– Варварского поведения вполне естественно ожидать от варвара – особенно когда его вынуждают вести себя так! – Ученый фыркнул. – В самом деле, сэр, можно ли сопоставить единичные случаи жестокости, совершенные этим… э-э… Веласкесом, происходящим, насколько можно понять по имени, из несчастного народа пуэбло, сотни лет страдавшего под игом испанцев… Так вот, можно ли сопоставить их с продуманной политикой уничтожения и угнетения, изобретенной современным христианским правительством? Вы говорите о дикости индейцев? В то же время хвастаете знакомством с генералом Кастером и наверняка слышали о Чивингтоне? Сэнд-Крик, сэр! Вундед-Ни! Уошита! Как видите, – торжествующе восклицает он, – я не хуже вас знаком с этими названиями! Перед лицом таких фактов осмелитесь ли вы оправдывать политику Вашингтона в отношении американских индейцев?

– Я ее и не оправдываю, – отвечаю я, едва сдерживаясь. – Но и не осуждаю тоже. Случилось то, что случилось, и поскольку мне довелось быть тому свидетелем, я далек от того, чтобы делать идиотские сентиментальные умозаключения, столь модные сейчас среди ученой братии, позвольте заметить…

Раздались возмущенные вопли, а мой антропологист прям запрыгал.