– Разумеется, о нем, о вашем старом друге, единственном, который оставался верен нашему семейству.

– Увы! Отец Санчес уже с месяц в Мадриде, куда внезапно был призван делами величайшей важности, как по крайней мере сказал он мне перед отъездом из замка. Удивительно, что ты не видел его при дворе.

– И меня это удивляет, дедушка, – обычно по приезде в Мадрид он первым делом навещал меня. Вероятно, что нибудь помешало ему… Но так как отец Санчес в отсутствии, то я выскажу все только вам, дедушка.

– Говори, дитя, я слушаю.

– Прежде всего надо вам сказать, что в течение уже нескольких месяцев я замечал странную перемену в обращении короля со мной; его величество все еще был милостив ко мне, но не так сердечен, не так откровенен. Когда являлся во дворец, я замечал в нем что-то натянутое, неестественное, чего никогда прежде не бывало! Мало-помалу его обращение со мной превратилось в холодное, сухое и надменное, не раз мне даже возбранялся вход к королю, и я уезжал из дворца, так и не повидав его величества.

– О, это действительно странно! – пробормотал герцог, нахмурив брови.

– Это еще ничего, – продолжал молодой человек с горькой усмешкой, – мне суждено было вынести оскорбления и посильнее. Придворные, по свойственному им обычаю соображаясь с настроением духа короля, стали принимать в разговоре со мной тон, который мне очень не нравился, они шептались между собой или понижали голос при моем появлении; если бы смели, они просто повернулись бы ко мне спиной. Я молча страдал от этих глупых нападок, выжидая прямого оскорбления, за которое мог бы достойно отомстить. Прав ли я был?

– Прав, дитя мое, ты поступал как человек благородный и храбрый… Я предчувствую, как все это должно было кончиться.

– Напротив, дедушка, вы и подозревать не можете, – возразил Гастон с нервным смехом. – О! Моя месть была великолепна, даже блистательнее, чем я мог надеяться!

– Продолжай, дитя, я слушаю.

– В это время при дворе стали поговаривать о женитьбе короля. Смутные вначале, слухи становились все определеннее.

– О женитьбе короля? – вскричал герцог с прискорбным изумлением. – Так король женится?!

– Да, теперь об этом объявлено официально, его величество вступает в брак с принцессой, олицетворением совершенства, как говорят. Да нам-то какое дело!

– Это правда, – прошептал герцог, стиснув зубы, тогда как презрительная улыбка мелькнула на его побледневших губах, – продолжай, мой мальчик.

– Однажды утром, – заговорил опять Гастон, – ко мне явился королевский камердинер с извещением, что король требует меня к себе. Я немедленно сел на лошадь и отправился в Эскуриал. Его величество ждал меня в своей молельне, с бледным лицом и глазами, красными от слез или от бессонной ночи. Камердинера он отослал движением руки и знаком подозвал меня к себе. Я повиновался. Заметив, что я держу шляпу в руке, король сказал сухо: «Наденьте шляпу, вы испанский гранд». – «Если как гранд я имею право стоять перед королем в шляпе, то долг велит мне слушать отца с обнаженной и склоненной головой». – «Хорошо, сын мой».

– Король отвернулся, – продолжал Гастон, – и спустя минуту заговорил опять: «Я призвал вас по весьма важному делу, которое не терпит отлагательства».

Никогда еще король не говорил со мной так холодно! У меня дрогнуло сердце, но я ничего не ответил. Видя, что я молчу, он продолжал тоном человека, который спешит исполнить то, что в душе находит достойным порицания.

«Польза государства требует, чтобы я вступил в брак; вероятно, вы уже слышали об этом?»

Я только наклонил голову.

«Бракосочетание должно вскоре совершиться, и я вынужден временно удалить вас от двора». – «Это изгнание, ваше величество?» – спросил я. – «Нет, – с живостью возразил король, – это мера осторожности, диктуемая политикой. Предоставляю вам самому выбрать место вашего пребывания, только не в Бискайе, у вашего деда…»

– Король сказал это? – вскричал герцог.