Проверка верности - Джорджетт Хейер (1934)

– А придет ли он вообще? – пожелала узнать Шарлотта. – И какой непоправимый вред могла нанести нескромность Хорри? Мы должны спросить себя, а захочет ли лорд Рул породниться с семьей, один из членов которой оказался настолько глух к женской скромности и чести?

– Шарлотта, не говори так! – с непривычной строгостью одернула сестру Элизабет. – Что еще он мог подумать, кроме того, что наша милая Хорри – всего лишь порывистый и непосредственный ребенок?

– Только на это нам и остается уповать, – с тяжким вздохом заключила Шарлотта. – Но, если она разболтала о твоей привязанности к Эдварду Херону, боюсь, все кончено. Мы знаем и любим нашу дорогую Хорри, не замечаем ее недостатков, но разве найдется джентльмен, готовый взять ее в жены вместо первой красавицы семейства?

– Я и сама об этом думала, – призналась Горация. – Он г‑говорит, что легко п‑привыкнет к моим ужасным бровям. И в‑вот что я тебе еще скажу, Шарлотта! Он заявил, что будет очень ж‑жаль, если я подрасту еще хоть немного.

– Как унизительно сознавать, что лорд Рул мог просто потешаться над Уинвудами! – сказала Шарлотта.

Но оказалось, что лорд Рул и не думал шутить. Ровно в три часа пополудни он поднялся по ступеням дома под номером двадцать по Саут-стрит и осведомился, сможет ли леди Уинвуд принять его.

Несмотря на свой пафосный отказ видеться с графом, леди Уинвуд нашла в себе силы ожидать его в гостиной, для чего ей пришлось подкрепиться нюхательными солями, а прибытие от портнихи нового платья со вставками из шелка в мелкий рубчик окончательно предотвратило нервный срыв.

Ее беседа с его светлостью длилась полчаса, по истечении каковых ливрейный лакей прибыл к мисс Горации с уведомлением о том, что ее присутствие желательно.

– Ага! – вскричала Горация, метнув победный взгляд на Шарлотту, и вскочила на ноги.

Элизабет схватила ее за руки:

– Хорри, еще не поздно! Если эта договоренность тебе неприятна, ради всего святого, не молчи, а я отдамся на милость лорда Рула!

– Неприятна? В‑вздор! – заявила Горация и была такова.

– Хорри, Хорри, дай я тебе хотя бы пояс на платье поправлю! – выкрикнула ей вслед Шарлотта.

– Слишком поздно, – сказала Элизабет, молитвенно сложив руки перед грудью. – Ах, если бы я могла быть уверена в том, что это не самопожертвование на алтарь сестринской любви!

– Если хочешь знать мое мнение, – заметила Шарлотта, – то Хорри весьма довольна собой.

Горация, распахнув дверь гостиной, неожиданно обнаружила мать на ногах, а флакончик с нюхательными солями – забытым на столике с резными вставками из позолоченной бронзы. В центре комнаты, лицом к двери, стоял лорд Рул, одной рукой, на которой красовался перстень с огромным квадратным сапфиром, опираясь на спинку кресла. Он выглядел куда как авантажнее и неприступнее в голубом бархате с золотой тесьмой, чем давеча в костюме для верховой езды, и на мгновение Горация приостановилась, с сомнением глядя на него. Но потом она заметила его улыбку и вновь воспрянула духом.

К ней подплыла леди Уинвуд и обняла.

– Моя милая! – проворковала она, явно обуреваемая чувствами. – Милорд, услышьте ответ моего дорогого ребенка из ее собственных уст. Горация, милая моя, лорд Рул оказывает тебе честь и предлагает свою руку и сердце.

– Я же г‑говорила тебе, что он ничуть не ш‑шутил, м‑мама! – заявила неисправимая девчонка.

– Горация! Умоляю тебя! – взмолилась многострадальная мамаша. – Где твой реверанс, любовь моя?

Горация послушно присела в реверансе. Когда же она выпрямилась, граф взял ее руку и изящно склонился над нею, после чего сказал, глядя на нее смеющимися глазами:

– Мадемуазель, я могу оставить эту маленькую ручку себе?

Леди Уинвуд подавила трепетный вздох и смахнула со щеки платочком непрошеную слезу.

– М‑мило! – одобрительно заметила Горация. – М‑можете, сэр. С вашей стороны очень любезно – доставить мне удовольствие и сделать предложение.