Дхарма в аду - Флит Моул (2005)

В тибетской живописи тантрические божества, символизирующие чистые состояния ума, изображаются стоящими на трупах. Их головы венчают короны из черепов, а тела украшают ожерелья из костей. Эти атрибуты обозначают выход за пределы эго, или, другими словами, – избавление от цепляния за собственное «я». Подобные изображения нужны для того, чтобы продемонстрировать преображение обычных привязанностей и эмоций в их собственную чистую природу. Часто такие фигуры изображаются в центре мандалы (дворца или другого подобного помещения), по периметру которой расположены гиблые места. Они являются местом для практики и одновременно служат для защиты – отпугивают неподготовленных и малодушных.

Практика в гиблых местах

В сутрах – текстах, содержащих учения Будды – монахам предписывается размышлять об истинной природе физического тела.

В сутре «Девять ступеней медитации на кладбище»[2] сказано:

«1. Сначала монах созерцает мёртвое тело один, два или три дня – он наблюдает, как оно синеет, гноится и раздувается. Затем ему следует поразмышлять о том, что то же самое случится и с его собственным телом: ”Воистину! Моё тело ничем не отличается от этого тела. С ним произойдёт абсолютно то же самое, и я ничего не могу с этим поделать!”»

И далее:

«2. Сначала монах наблюдает за мёртвым телом – он смотрит, как тело становится пищей для воронов, ястребов, стервятников, шакалов или червей. Затем ему следует поразмышлять о том, что то же самое случится и с его собственным телом: “Воистину! Моё тело ничем не отличается от этого тела. С ним случится то же самое. Мне не удастся этого избежать”».

Здесь Будда учит монахов размышлять о том, как их тела, брошенные в гиблом месте, будут разорваны и съедены дикими зверями. В целом Будда не поощрял аскетизм, но, тем не менее, он установил для своих последователей тринадцать особых видов аскезы. Выполнение этих аскетических практик дхутанга[3] допускалось лишь в том случае, если они соответствовали способностям практикующего и не наносили вреда.

В восьмой главе «Бодхичарья-аватары», которая называется «Парамита медитации», говорится:

«30. Когда же пути меня приведут на кладбище,

Где я сумею сравнить

Своё тело, подверженное распаду,

С прочими трупами?

31. Ибо тело моё будет так же

Источать это зловоние.

Из-за смрада даже шакалы

Не посмеют подойти к нему близко.

32. Даже цельные кости,

Рождённые вместе с плотью,

Распадутся на части.

Что ж говорить о друзьях и любимых?

70. Увидев тела на месте сожжения трупов,

Ты чувствуешь отвращение,

Но при этом находишь радость в селениях-кладбищах,

Переполненных ходячими скелетами».[4]

Фраза «селения-кладбища, переполненные ходячими скелетами» вполне подходит для описания тюрем, исправительных лагерей и психушек. Кроме того, она напоминает мне то, как Гурджиев характеризовал неосознанное существование – он называл его полностью механическим по своей сути. Это то самое чувство, когда кажется, что в общественных местах тебя окружают ходячие мертвецы, похожие на роботов.

Живший в VIII веке в Индии великий тантрический йогин Падмасамбхава – буддийский мистик, которого считали святым – оказал наибольшее влияние на развитие буддизма в Тибете, где его почитают как Будду и называют Гуру Ринпоче[5]. Ещё в юности Падмасамбхаву обвинили в смерти сына одного из царских министров, и он был изгнан в гиблые земли, где впоследствии жил и практиковал много лет. Он совершенствовал своё постижение, подчиняя явленных и скрытых демонов, обитающих в этих местах, а также избавляясь от демонов, обитающих в его собственном уме.