Город - Клиффорд Саймак (1952)

– Уверен, что с этим можно подождать до другого раза, – нетерпеливо возразил Вебстер.

– Механики говорят – нельзя. Камеру может прорвать в любую минуту. И вся энергия…

– Ладно, ладно, – перебил его Вебстер, – нельзя так нельзя.

Он мял в руках свою шляпу.

– Срочное дело, – заговорил он опять. – Я только что вспомнил. Мне нужно попасть домой, я не могу ждать несколько часов.

Вебстер сидел как на иголках, глядя на мельтешащих людей. Лица… лица…

– Может быть, вы свяжетесь по видеофону? – предложил Дженкинс. – И дадите поручение кому-нибудь из роботов. Тут есть будка…

– Погоди, Дженкинс. – Вебстер помялся, потом продолжал: – Нет у меня никаких срочных дел. Но мне непременно надо вернуться домой. Я не могу здесь оставаться. Еще немного – и я потеряю рассудок. Мне стало вдруг страшно там, на площадке. И здесь мне тоже не по себе. У меня такое чувство… странное, ужасное чувство. Дженкинс, я…

– Я понимаю вас, сэр, – ответил Дженкинс. – У вашего отца было то же самое.

– У отца?!

– Да-да, сэр, вот почему он никуда не выезжал. И началось это у него примерно в вашем возрасте. Он задумал поехать в Европу, но так и не доехал. Вернулся с полпути. Он это как-то называл.

Вебстер молчал, ошеломленный услышанным.

– Называл… – вымолвил он наконец. – Ну конечно, есть какое-то название. Значит, и отец этим страдал… А дед как?

– Не могу знать, сэр, – ответил Дженкинс. – Когда меня создали, ваш дед был в преклонных летах. А вообще это вполне возможно. Он тоже никуда не выезжал.

– Значит, ты меня понимаешь. Знаешь, что это такое. Мне невмоготу, я заболеваю. Постарайся нанять другой вертолет, придумай что-нибудь, чтобы нам поскорее добраться до дома.

– Слушаюсь, сэр, – сказал Дженкинс, трогаясь с места, но Вебстер остановил его:

– Дженкинс, а кто-нибудь еще об этом знает? Кто-нибудь…

– Нет, сэр, – ответил Дженкинс. – Ваш отец никогда об этом не говорил. И не хотел, чтобы я говорил, я это чувствовал.

– Благодарю, Дженкинс, – сказал Вебстер.

Он снова съежился в кресле. Ему было тоскливо, одиноко, неуютно в гудящем зале, битком набитом людьми. Нестерпимое, выматывающее душу одиночество.

Тоска по дому – вот как это называется. Самая настоящая, неприличествующая взрослому мужчине тоска по дому. Чувство, простительное подростку, который впервые покидает отчий дом и оказывается один в незнакомом мире.

Есть у этого явления мудреное название – агорафобия, что означает боязнь пространства, а если буквально перевести с греческого – страх перед рыночной площадью.

Может быть, пройти через зал к будке видеофона, соединиться с домом, поговорить с матерью или с кем-нибудь из роботов? Или еще лучше: просто посидеть и посмотреть на усадьбу, пока Дженкинс не придет за ним.

Он привстал, но тут же опять опустился в кресло. Какой смысл? Говорить, смотреть – это все не то. Не вдохнешь морозного воздуха с привкусом сосны, не услышишь, как скрипит под ногами снег на дорожке, не погладишь рукой стоящие вдоль нее могучие дубы. Не согреет тебя тепло очага, и не будет душа пронизана благодатным, покойным чувством неразделимого единства с принадлежащим тебе клочком земли и всем, что на нем стоит.

А может, все-таки станет легче? Хотя бы чуть-чуть. Он снова привстал, и опять его сковало бессилие. Мысль о двух-трех десятках шагов, отделявших его от будки, вызывала в нем ужас, нестерпимый ужас. Чтобы одолеть это пространство, придется бежать. Бежать, спасаясь от устремленных на тебя глаз, от чуждых звуков, от мучительного соседства чужих лиц.

Он поспешно сел.

Пронзительный женский голос рассек гудение в зале, и он сжался как от удара. До чего же скверно, до чего отвратительно на душе. И что это Дженкинс копается…