Жажда смысла. Человек в экстремальных ситуациях. Пределы психотерапии - Урсула Виртц, Йогр Цобели (1995)

«Смысл» означает также понимание себя и своей жизненной цели, то, как я себя осознаю в своей жизни в целом, из чего состоит моя идентичность, как я стал тем, кем стал. При этом мы имеем дело с такими вопросами: из чего состоит моя личность, кем я являюсь, чего я хочу и почему я хочу именно этого, а не чего-то иного. Тогда смысл оказывается тем, что составляет цель моей жизни, что продвигает меня вперед в жизненных планах, тем, что я делаю с удовольствием и как можно лучше. Для большинства людей запада «смысл» означает активность и достижение известных высот в образовании, в профессии и в отношениях. В исполнении конкретных требований повседневности также может осуществляться частичный смысл, который для человека убедителен и видим, но при этом аспекты общего смысла не возникают в сознании ни в форме привязанности и ответственности по отношению к окружающим людям, ни как экзистенциальные вопросы о пределе собственного существования.

Молодой человек в первой половине жизни находит смысл, скорее, в ориентации на «иметь», чем на «быть» (Фромм), так как сначала он хочет сохранить себя для мира, вступить с ним в отношения и «стать кем-то», прежде чем позже он, возможно, найдет смысл в ориентации на духовность и захочет снова, так сказать, «стать никем».

Переживание смысла также имеет отношение к пониманию себя, к осознанию собственной идентичности и непрерывности в ходе жизненного процесса. Психотерапия может не только помогать нам в формировании устойчивой личностной идентичности, но и способствовать осознанию того, что мы, люди, живы «не хлебом единым». Она способна предоставить нам внутреннее и внешнее пространство, в котором может проявиться самое сокровенное – наши усилия в поиске смысла жизни. Жизненно важный вопрос о конечной цели собственного бытия затрагивает нечто бóльшее, чем классический вопрос кризиса середины жизни, и эту тему в своей песне «Не может быть, что все позади…» раскрыл Вольф Бирманн[4]. Симптом той или иной болезни часто возникает как предупреждение при одностороннем развитии личности, а также когда мы на пределе наших сил сталкиваемся с экзистенциальным потрясением, например с потерей любимого человека, со смертью, войной или изгнанием. Задавать себе экзистенциальные вопросы почему, зачем, куда нас могут мотивировать только вынужденные «путешествия» по ту сторону наших твердых убеждений и ценностных систем. Часто именно эти экстремальные, предельные переживания могут мотивировать нас искать смысл и становятся отправной точкой для переживания смысла и пребывания в потоке бытия вопреки бессмысленности насилия и бессмысленности умирания.

Отсутствие в жизни вопроса «зачем», отрицание первопричины существования и утверждение радикальной бессмысленности жизни было основной темой экзистенциализма: «Бессмысленно, что мы рождаемся, бессмысленно, что мы умираем» (Сартр). Этому противостоит вечное стремление человека выйти за пределы своего Я, стремление к чему-то, что превосходит нас. Эта потребность в осмысленности бытия приобретает душевную и духовную размерности за пределами рационального и чувственного восприятия, по ту сторону пространства, времени и постижимости, даже по ту сторону религиозных структур и божественных образов. Здесь речь идет об обретении смысла как способности быть открытым для экзистенциальных вопросов о жизни в целом, о взаимосвязанности с человечеством и космосом. Под общим смыслом понимается описание чего-то «безымянного», которое имеет отношение к встроенности личности в высший порядок, превосходящий наше ограниченное Я: смысл как трансценденция. Он – глубочайшая основа бытия, непостижимое таинство, которое заметно лишь как парадокс, символ или миф; он – «перст, указующий в небо»; в дзен-буддизме он – знак единства и погруженности в безграничное. Этот аспект смысла часто находил свое выражение в литературе: