Пляска смерти. Воспоминания унтерштурмфюрера СС. 1941-1945 - Эрих Керн (2008)

Не успел я поинтересоваться, в чем дело, а он уже провел меня через небольшой огород к заброшенным меловым карьерам, расположенным на границе земель колхоза имени Ленина.

– Здесь, – проговорил он глухо; слезы струились по его морщинистым щекам.

Мы подогнали пленных с лопатами. Они убрали крупные обломки породы и начали рыть. Вскоре обнажился немецкий армейский сапог, а затем и мертвый немецкий солдат. Всего их было шестеро, отрезанных от своей части и сражавшихся до конца, прежде чем попасть в плен.

Их допрашивали в штабе красных, но они молчали, их допрашивали снова, но они не произнесли ни слова. Их поставили на краю мелового карьера. Здесь же присутствовал русский генерал. Шестеро знали, что их ожидает, и смотрели генералу прямо в лицо. Один из них достал фотографию из кармана, фотографию своей жены; с нею в руке он и умер. А женщины этого немецкого поселения стояли поодаль и плакали. Тела расстрелянных торопливо забросали камнями: на опушке ближайшего леса уже появились первые штурмовые отряды ваффен СС.

Долго стояли мы молча над телами наших погибших товарищей, рядом лежала армейская фляга, несколько солдатских опознавательных жетонов и фотографическая карточка. Я подобрал ее и пошел быстрым шагом вдоль по улице. Удаляясь, я слышал позади лязг лопат о камень: на этот раз пленные готовили убитым достойное захоронение. Было уже довольно поздно, когда я вернулся к себе на квартиру, но никто еще из моих коллег не ложился спать.

– Фотография еще у тебя? – спросил один из них, слегка смущенный.

Я кивнул, и они долго рассматривали снимок, передавая из рук в руки. Не в характере солдат открыто демонстрировать свои эмоции. Мы слишком часто смотрели в глаза смерти, чтобы вслух рассуждать о героизме и жестокостях войны. Но в этот вечер мы особенно тщательно чистили свое оружие.

На рассвете мы вновь атаковали превосходящие (см. примечание выше. – Ред. ) силы противника, прорвали его последние рубежи обороны и отбросили остатки к побережью Черного моря.

На следующий день около полудня в штаб нашей дивизии поступил приказ, предписывавший расстрелять всех военнопленных, захваченных нами в последние три дня, в качестве возмездия за негуманное обращение с попавшими в плен немецкими военнослужащими. И, как нарочно, именно в эти злополучные дни к нам в плен попало около четырех тысяч человек. Они молча, не поднимая глаз, с неподвижными лицами, выслушали переводчика, сообщившего об ожидавшей их участи.

Пленных ставили в ряд по восемь человек на краю противотанкового рва. Когда раздался первый залп, все восемь человек свалились вниз, будто сбитые с ног гигантским кулаком. Но уже выстраивалась следующая партия. Было странно наблюдать, как эти обреченные на смерть люди использовали оставшиеся им последние минуты пребывания на этом свете. Один, например, аккуратно сложил свою шинель и положил ее рядом на землю, прежде чем отправиться в последний путь. Быть может, он надеялся, что его шинель еще поможет уберечь кого-то от холода, или он сызмальства привык бережно относиться к вещам. Другие жадно затягивались напоследок свернутой из газетного обрывка самокруткой. Никто не пытался написать прощальные строки родным.

Внезапно один из приговоренных, высокий грузин или осетин, схватил лежавшую около него на земле лопату и с силой ударил по голове – нет, не немецкого солдата, находившегося поблизости, а стоявшего рядом красного комиссара.

– Большевик, проклятый! – проговорил он, задыхаясь.

Командовавший экзекуцией капитан подошел к нему и спросил:

– Офицер?

– Да, – ответил кавказец.

– Ступайте за мной, – приказал капитан и попытался отвести кавказца в сторону.

Но тот разгадал намерения капитана и гордо покачал головой.

– Вот мой фронт, – проговорил он медленно, указывая на мертвых товарищей. Затем, отбросив папиросу, он занял место в ряду на краю противотанкового рва.

Глава 3