Весна Гелликонии (др. перевод) - Олдисс Брайан Уилсон (2003)

Дом был чрезвычайно примитивен. Он состоял из кругового нагромождения валунов, некоторые из которых были выше человеческого роста, с проложенными над ними досками и бревнами, а сверху все это сооружение покрывали шкуры, поросшие дерном. Отверстия между валунами были заделаны мхом и липкой грязью, так что все сооружение напоминало дикобраза, отошедшего в мир иной. К основному строению были добавлены пристройки, выполненные в том же духе, что и основное жилище. В хмурое небо поднимались бронзовые трубы, мирно попыхивая дымком. В некоторых комнатах сушились меха и шкуры, в других они продавались. Хаселе был торговцем и ловцом животных, и зарабатывал достаточно, чтобы к концу жизни обзавестись женой и упряжкой в три собаки.

Дом Хаселе примостился на откосе, который, изгибаясь, тянулся на несколько миль на восток. Откос был усеян валунами, которые служили укрытием для животных. Это было место промысла старого ловца животных, которого уже не тянуло, как в дни молодости, в глухие места. Некоторым из наиболее внушительных нагромождений из камней он присвоил названия, одним из которых было Три Арлекина. Возле Трех Арлекинов он добывал соль, необходимую для выделки шкур.

Между валунами в огромном количестве лежали более мелкие камни, с восточной стороны каждого из которых образовался конус из снега, размером соответствующий величине камня, с острием, направленным точно в ту сторону, куда дул ветер с далекого Перевала. Все это раньше было морским берегом, берегом давно исчезнувшего моря, которое с севера омывало континент Кампанилат в те далекие благодатные времена.

На восточной стороне Трех Арлекинов росла небольшая чаща колючего кустарника, выбрасывающего иногда под защитой каменной гряды зеленый лист. Старый Хаселе очень ценил эти зеленые листья, приправляя ими свое варево, и ставил возле кустарника ловушки для покушавшихся на его богатство животных. Юноша, которого он тут нашел, лежал без сознания, запутавшись в колючих ветках. С помощью жены Хаселе поволок его в дымное святилище своей лачуги.

— Он не дикарь, — с восхищением сказала Лорел. — Посмотри, как украшена его парка красными и синими бусами. Прелесть, не правда ли?

— Все это ерунда. Лучше дай ему глоток теплого супа.

Старуха влила в рот юноши ложку супа, поглаживая его горло, пока он не проглотил живительную влагу. Юноша пошевелился, кашлянул, сел прямо и шепотом попросил еще. Кормя его, старуха сочувственно поджала губы при виде опухших щек, глаз и ушей, искусанных в кровь бесчисленными насекомыми. Она прижала юношу к себе, положила руку ему на плечо, покачивая его и вспоминая давно забытое счастье, которому она затруднилась бы дать название.

Виновато оглянувшись, она увидела, что Хаселе уже ушел. Ему не терпелось узнать, по какому делу к нему прибыли люди — знатные люди из Панновала.

Старая Лорел со вздохом опустила темную голову юноши и последовала за своим мужем. Он потягивал напитки с двумя здоровенными торговцами. От их одежды шел пар. Лорел потянула Хаселе за рукав.

— Может быть, эти два господина возьмут с собой в Панновал этого больного юношу. Мы не сможем прокормить его здесь. Мы и так голодны, а Панновал богатый город, там много еды.

— Оставь нас, мать, мы ведем переговоры, — сказал Хаселе тоном повелителя.

Она, хромая, вышла через заднюю дверь и принялась наблюдать, как их пленник-фагор, позвякивая цепями на руках, привязывал собак к снежной конуре. Затем взгляд ее устремился в серое безрадостное пространство, сливающееся вдали с таким же серым безрадостным небом. Этот юноша пришел из той безмолвной пустыни. Раз или два в год из ледяного безмолвия приходили люди — поодиночке или парами — на последней стадии истощения. Лорел так никогда и не смогла понять, откуда же они шли. Она знала лишь то, что за этой пустыней тянутся еще более холодные горы. Один путник бормотал что-то о замерзшем море, которое можно пересечь. Она осенила себя святым кругом над впалыми грудями.