Воин Доброй Удачи - Р. Скотт Бэккер (2015)

Весь следующий день она была погружена в себя. Колдун изображал напускную веселость, чтобы угодить ей. У тропы имелся собственный ритм, свои спады и подъемы. Порой кто-нибудь обменивался негромкими фразами, но большей частью все выглядели хмурыми и настороженными или просто погруженными в собственное тяжелое дыхание, и над свистящим хором птичьих голосов не слышалось ничего. При спуске обратно в Космь тревога обратилась в меланхолию.

Мимара полностью погрузилась в свои мысли, в смесь взаимных обвинений и болезненных воспоминаний, когда Клирик поравнялся с ней.

Она, к собственному ужасу, улыбнулась. Неземная красота его лица и тела выбивает из колеи почти столь же сильно, как ужасающая глубина Знака. Уголки ее глаз подрагивают, когда она осмеливается медленно их поднять. Клирик – воплощенная противоположность.

– Правда ли, – загадочно спросил он, – что касания у людей являются выражением определенных чувств?

Вопрос смущает ее, и к вспыхнувшему лицу приливает еще больше жара.

– Да… Наверное…

Он некоторое время идет молча, смотря себе под ноги. Нечто… ошеломляющее есть в его телосложении. Другие люди, не считая Сарла, распространяют вокруг себя одинаковую ауру физической силы и воинственной брутальности, как большинство воинов на Андиаминских Высотах. Но под его проявлениями силы и угрозы чувствуется плотность, напоминающая ей отчима и весь мир, прогнувшийся при его шествии.

Она думает обо всех шранках, которых он убил, о легионах, сожженных раскатами его голоса, черпающего самую суть. И он выглядит отягощенным этим множеством смертей, которое резко вспыхивает перед ее внутренним взором – в Кил-Ауджас, в Маиморе, в Косми, – словно убийства обнажают его плоть до кости. Интересно, каково это – умирать у него на глазах, черных и блестящих.

Красивая смерть, решает Мимара.

– Кажется, я когда-то знавал такое, – произносит он наконец.

Поначалу Мимара не улавливает страсти, сквозящей в его голосе. Акхеймион не раз рассказывал ей о Нелюдях, о том, как часто их души стремятся следовать по пути пересечения с человеческими чувствами. Ей хочется выразить сожаление, но здесь таится нечто большее…

Интересно, а может ли трагедия быть чувством?

– А теперь узнаешь еще раз, – говорит она, улыбаясь с застывшим взглядом.

– Нет, – отвечает он. – Больше никогда не узнаю.

– Тогда зачем спрашивать?

– Есть какое-то удовлетворение… в повторе забытых движений, канувших в прошлое.

Она невольно кивнула, словно они были ровней, обсуждающие знакомый обоим вопрос.

– Мы в этом похожи.

– Мимара, – говорит он, и голос его звучит настолько просто, что на мгновение кажется – он обычный смертный.

– Твое имя… Мимара…

Нелюдь повернулся к ней со смеющимися глазами. Она вздрогнула, увидев сомкнутые зубы, – улыбка вышла чересчур мрачной.

– Прошли целые века, – с удивлением отмечает он, – пока мне удалось вспомнить человеческое имя.

Мимара.

Мысли у нее в голове завертелись, и внезапно она осознала всю абсурдность памяти и тот простой факт, что дар может сделать кого-то столь же могущественным, сколь и трогательным в своей неуверенности. Но колдун все, конечно, заметил. Он, похоже, всегда наблюдает за ней. Вечно чем-то озабочен. Вечно… старается.

Как мама.

– Чего он хотел? – яростно проскрипел он на айнонийском.

– А почему ты боишься его? – огрызнулась Мимара в ответ.

Она сама не знала, откуда берется этот инстинкт – знать, как отшить собеседника.

Старый колдун хмуро пошел рядом, тщедушный на сумрачном фоне колоссальных стволов и поросшей мхом опавшей листвы. Деревья, растущие на кладбище деревьев.

– Потому что я не уверен, что смогу убить его, когда придет время, – проговорил он наконец.

Он сказал это скорее земле, чем Мимаре, прижав бороду к груди, обратив взгляд в никуда, как человек, делающий чересчур откровенное признание.