Воин Доброй Удачи - Р. Скотт Бэккер (2015)

– Наша династия, Санкас… весьма непроста. Сказанное имеет причину. Мне нужно знать, достаточно ли у тебя преданности доверять этому.

– Да, конечно! Но…

– Но что, Санкас?

– Майтанет – Святейший шрайя…

Келмомас смотрел на улыбку матери, мягкую, обезоруживающую улыбку, которая говорила каждому вокруг, что она прекрасно понимает их чувства. Ее способность проявлять сострадание, как он давно уже понял, была самой сильной чертой ее характера, а также одной из самых частых причин его жестокой ревности.

– В самом деле, Санкас… Он наш шрайя. Но факт остается фактом: мой божественный супруг, его брат, решил доверить судьбу Империи мне. С чего бы, интересно?

Страдальческий вид лорда сменился внезапным пониманием.

– Конечно, Святейшая! Конечно!

Каждый делает свои ставки, понял наследный принц. Люди ставят на кон время, богатство, даже возлюбленных, ради высоких чинов, которых они могут добиться, завладев вниманием первых лиц. Лишь только жертва принята, нужен только повод, чтоб они принялись поздравлять друг друга.

Вскоре после этого мать отослала Санкаса и Телиопу. Сердце Келмомаса плясало от радости. Каждый раз он оставался единственным, кого она брала в свои апартаменты.

Его одного! Каждый раз. Только его!

Как всегда, они настороженно прошли мимо массивной бронзовой двери комнаты Инрилатаса. Старший брат Келмомаса прекратил свой рев – как в те времена, когда у него случались приступы, сменяющиеся периодами затишья, – отчего юному наследному принцу казалось, что тот все время стоит там, прижавшись к двери щекой, и прислушивается к приближающимся и удаляющимся шагам снаружи. Тишина за дверью смущала больше неистовства, потому что сам он весьма любил подслушивать. Телиопа как-то сказала, что из всех братьев-сестер Инрилатас в наибольшей степени унаследовал дарования отца, в таком изобилии, что они постоянно выводили из равновесия его смертную оболочку. И хотя Келмомас не завидовал Инрилатасу в его безумии – даже радовался ему, – но негодовал на такой напрасный расход отцовской крови.

И потому он ненавидел Инрилатаса.

Рабы матери поспешили из прилегающих комнат в зал и, выстроившись в два ряда, пали ниц перед ними. Императрица с отвращением прошла мимо них и сама толкнула бронзовые двери, ведущие в ее покои. Келмомас никак не мог понять, почему она считает ниже своего достоинства использовать людей – Отец никогда не колебался в этом вопросе, – однако дополнительная возможность побыть с ней наедине наполняла его восхищением. Вновь и вновь его тянуло обнять ее, поцеловать, прижаться крепко-крепко…

С тех пор как он убил Самармаса.

Солнечный свет струился в просторные покои, прозрачные занавеси наполнялись сиянием. Темный сикомор разросся и подступил под самые перила балкона, протянув к нему густо опушенные резными листьями ветви. В воздухе разносился аромат сандалового дерева.

Прыгая по роскошным коврам, принц с наслаждением вдыхал его и улыбался. Его взгляд скользил по фрескам из Инвиши, Каритасала и Ненсифона. За углом с желобчатым краем показалось высокое серебряное зеркало в туалетной комнате матери. Здесь же стоял сундук с игрушками, которые он перебирал, будто играя, когда мать была занята. Через распахнутые двери, ведущие в ее опочивальню, виднелась огромная кровать, мерцающая в полусумраке.

«Вот, – подумал Келмомас, как всегда. – Отсюда я бы никуда не желал уходить!»

Он вообразил, как Эсменет заключит его в объятия и закружится по комнате. Мать, которая черпает силы в том, что должна быть стойкой ради прекрасного сына. Мать, находящая успокоение в любви своего красавца. Она всегда прижимала его к себе, когда была напугана и буквально источала страх. Но вместо этого мать резко повернула его к себе и влепила тяжелую пощечину.

– Никогда так не говори!