Темное дело - Оноре де Бальзак (1841)

Де Сен-Сини и де Шаржбёфы происходили из одного и того же старинного франкского рода Дюинеф. Представители младшей его ветви стали Сен-Синями после весьма знаменательной обороны родового замка, организованной в отсутствие отца пятью восхитительно белокурыми и белокожими дочерьми-девицами, – поступка, которого от них, разумеется, никто не ожидал. Один из первых графов Шампанских пожелал увековечить это событие прекрасной фамилией[35], дабы память о нем жила, пока живы будут потомки этих дам. Надо ли говорить, что девочки в семье де Сен-Синь росли гордыми и отважными, хоть и не все из них могли похвастаться лебединой белизной. Последняя в роду, Лоранс, вопреки салическому закону[36] являлась наследницей фамилии, герба и всех ленных владений. Король Франции утвердил хартию графа Шампанского, в силу коей в роду Сен-Синей дворянство и имущество наследовалось по женской линии. Поэтому Лоранс была графиней де Сен-Синь, а ее супругу предстояло принять ее имя и герб с начертанным на нем девизом, за который взят был бесподобный ответ старшей из пяти сестер на предложение сдать замок: «Умрем с песней на устах!» Как и легендарные сестры-лебеди, Лоранс была белокожа и светловолоса (игра случая?). Под ее тонкой и упругой кожей просвечивали тончайшие голубые линии вен. Волосы красивого оттенка чудным образом оттеняли глубокую синеву ее глаз. Все в облике этой девушки было миловидным и деликатным. И все же в этом хрупком, пусть и подвижном теле, несмотря на всю его молочную белизну, жила душа, которая своей закалкой не уступала мужской, сильной и отважной. Но ни один самый внимательный наблюдатель не догадался бы об этом, глядя на это нежное лицо с округлыми чертами, в профиль имевшее некоторое сходство с головой овечки. Эта благородная и вместе с тем чрезмерная мягкость навевала мысли об овечьей же глупости. «Я похожа на замечтавшегося барашка!» – шутила Лоранс иногда. Она была немногословна и казалась не столько задумчивой, сколько сдержанной. Стоило случиться чему-то важному, и таящаяся внутри нее Юдифь тут же пробуждалась и набирала силу; а поводов для этого, к несчастью, хватало. В тринадцать лет, после событий, о которых вы уже знаете, Лоранс осталась сиротой. Их красивый старинный особняк XVI века в Труа – отель-де-Сен-Синь – сровняли с землей. Наследницу взял под свою опеку родственник, г-н дʼОтсер, и поспешил увезти ее в деревню. Этот славный провинциальный дворянин был так напуган гибелью брата, аббата дʼОтсера, застреленного на площади в Труа (когда он, переодевшись крестьянином, пытался скрыться), что оказался не в состоянии защитить интересы своей подопечной; два его сына служили в армии немецкого принца, и сам он вздрагивал от малейшего шороха, ожидая, что со дня на день явятся чиновники из Арси, чтобы его арестовать. Лоранс, которая гордилась своим участием в недавней обороне и тем, что унаследовала «лебяжью» белизну предков, с презрением взирала на рассудительную трусость своего опекуна, сгорбившегося под напором бури, и с нетерпением ждала случая отличиться. В своей скромной гостиной в шато-де-Сен-Синь бесстрашная девица повесила портрет Шарлотты Корде[37], украшенный переплетенными дубовыми веточками. С помощью переписки она поддерживала связь с кузенами, презрев закон, каравший за подобное смертной казнью. Курьер, также рисковавший жизнью, привозил ей ответные послания. После катастрофических событий в Труа все мысли Лоранс были обращены к единственной цели – поспособствовать реставрации королевской власти в стране. Благоразумно оценив нрав г-на и г-жи дʼОтсер, она сделала вывод, что люди они порядочные, но безынициативные, и впредь старалась не вовлекать их в события своей жизни. Лоранс была слишком умна и снисходительна, чтобы сердиться на человека из-за его характера; она относилась к д’Отсерам с заботой, вниманием и добротой, однако в свои секреты не посвящала. Ничто так не формирует характер, как постоянная потребность скрывать свои чувства от самых близких людей… Достигнув совершеннолетия, Лоранс оставила все свои дела в руках добрейшего мсье дʼОтсера. Ее любимая кобылка была вычищена и накормлена, горничная Катрин принаряжена так, что на нее приятно было смотреть, грум Готар одет соответственно, – а большего Лоранс и не требовала. Мысли ее были устремлены к предмету слишком возвышенному, чтобы снисходить до забот, заниматься которыми при иных обстоятельствах ей, возможно, было бы даже приятно. Сама она прихорашиваться не любила – к чему, если кузены далеко? У Лоранс была темно-зеленая амазонка, украшенное брандебурами шерстяное платье с короткими рукавами – для пеших прогулок – и еще одно, домашнее, шелковое. Готар, ее грум, проворный и отважный пятнадцатилетний мальчик, повсюду сопровождал ее, а она почти все время проводила вне дома. Лоранс охотилась на землях Гондревилля, когда и где пожелает, и ни фермеры, ни Мишю никогда ей в этом не препятствовали. Она была великолепной наездницей и не переставала изумлять округу своей охотничьей сноровкой. В этих краях ее величали не иначе как Мадемуазель – даже в разгар Революции.