Темное дело - Оноре де Бальзак (1841)

Показался Виолетт на лошадке, каких обычно держат в хозяйстве фермеры в окрестностях Парижа. Его коричневое лицо под круглой широкополой шляпой было изрезано морщинами, отчего казалось более темным, чем было на самом деле. В серых глазах, лукавых и блестящих, таилось вероломство. Худые ноги в белых полотняных гетрах болтались рядом со стременами, и создавалось впечатление, что вес его тела держат грубые, подбитые железом башмаки. Поверх суконной синей куртки был накинут шерстяной плащ в черно-белую полоску. Курчавые седые волосы спадали на шею. Одежда, серая коротконогая лошадка, манера сидеть в седле – выставив живот и откинув назад верхнюю часть туловища, – грубая потрескавшаяся ладонь землистого оттенка, придерживавшая истрепанные, поношенные поводья, – все выдавало в Виолетте жадного самодовольного крестьянина, который мечтает иметь как можно больше земли и покупает ее, чего бы ему это ни стоило. Его рот с синеватыми губами, выглядевшими так, словно хирург рассек их своим скальпелем, и неисчислимые морщины на лице и на лбу делали его физиономию неподвижной, и только ее резкие контуры отличались выразительностью. Огрубевшее лицо, казалось, источало угрозу, несмотря на униженный вид, который при случае принимают едва ли не все крестьяне, скрывая под ним свои переживания и расчеты, – так прячутся за непроницаемой серьезностью жители Востока и дикари. После череды неблаговидных поступков из простого крестьянина-поденщика Виолетт стал фермером и арендатором Груажа, но привычек своих не оставил, даже достигнув благополучия, превзошедшего его надежды. Он страстно желал ближнему беды и, когда выпадал случай эту беду приумножить, делал это, что называется, с душой. Виолетт был откровенно завистлив, но не позволял своей зловредности выходить за рамки закона – совсем как наша парламентская оппозиция. Он искренне полагал, что обогатится тем скорее, чем раньше разорятся его соседи, и каждого, кто хоть в чем-то его превосходил, считал своим врагом, в борьбе с которым все средства хороши (к слову, такие Виолетты в крестьянской среде не редкость). Сейчас все его мысли были заняты продлением аренды, срок которой истекал через шесть лет, а на это требовалось согласие г-на Малена. Фермер завидовал богатству управляющего и следил за каждым его шагом; местные жители недолюбливали Виолетта за то, что он часто наведывается «к Иудам». Надеясь продлить аренду еще на двенадцать лет, хитрый фермер искал случая оказать услугу правительству или тому же Малену, который остерегался Мишю. Приобщив к слежке гондревилльского лесника, местного агента полиции и нескольких вязальщиков хвороста, Виолетт сообщал полицейскому комиссару в Арси обо всех деяниях Мишю. Попытка приобщить к делу и Марианну, служанку из дома управляющего, успехом не увенчалась; но Виолетт и его приспешники и так были в курсе всего, что там происходило, – благодаря Гоше, юному слуге, на чью преданность Мишю рассчитывал и который предавал его ради безделушек – жилетов, пряжек, хлопчатобумажных чулок и сладостей. Подросток, впрочем, не осознавал важности того, что так запросто выбалтывал. Докладывая начальству, Виолетт старательно очернял поступки управляющего, дополняя их собственными, самыми абсурдными предположениями, дабы они выглядели еще более преступными; Мишю же давно разгадал игру фермера и его намерения, и ему даже нравилось вводить его в заблуждение.

– Должно быть, у вас масса дел в Беллаше, раз вы опять тут! – сказал управляющий.

– «Опять!» Это звучит как упрек, мсье Мишю! Эй, вы же не собираетесь насвистывать на этой дудочке воробьям? Что-то я не видел у вас этого карабина…

– Он вырос на моем огороде, осталось еще несколько, – отвечал Мишю. – Сейчас покажу, как я их сею!

Управляющий с расстояния тридцать шагов прицелился в ужа и выстрелом разорвал его на две части.

– Это бандитское оружие вы держите для охраны хозяина? Наверное, он вам его и подарил.

– Ну да, нарочно приехал из Парижа, чтобы мне его преподнести, – последовал ответ.